– Держи. Мы и на фото похоже получились. Я думаю, сойдешь. Это на всякий случай, если понадобится. Теперь ты – это я. А у меня права водительские… хватит пока. Ну и твой паспорт забрать постараюсь.

– Так, может, я здесь…

– Не сможешь ты здесь. Лучше постарайся, чтоб в заводе все нормально было. Мне эта работа нужна, не подведи уж.

Он посмотрел на Геника внимательно и улыбнулся. Через силу.

Васькина «шестерка» стояла у подъезда, а в переулке, за поворотом, остановился грузовик, какой-то не наш, крытый, на котором сзади была нарисована лошадиная морда.

Васька усадил Геника в кабину, рядом с водителем. Сзади, в кузове, еще кто-то был: Васька что-то сказал туда. И еще там иногда топала и вздыхала лошадь.

Объяснив водителю, где их будет ждать Алёна, Васька захлопнул дверь и еще раз улыбнулся, подняв руку.

– Один день. Может, два. Смотри, не подведи.

Через проходную капитана, и правда, пропустили, стоило ему назвать фамилию Мамтеева. Значит, бутылка для него не мелочь, подумал он. Запомнил, предупредил.

Он шел мимо конюшен, с любопытством посматривая на шагавших в карусели рысаков. Прямо перед ним цокал по асфальту запряженный в качалку серый гигант, до самой конюшни Линько, в которой работал Мамтеев. Она была третьей по счету от проходной. Серый рысак поцокал дальше, а капитан свернул к конюшне, вошел в открытую створку ворот и попал в темноту после яркого света улицы. Пахло лошадьми и влажной уборкой.

– Ну кто там еще? – нервно крикнул женский голос откуда-то из глубины помещения.

– Мамтеев нужен, – сказал капитан. – Николай.

– А-а, – поняла невидимая ему женщина и крикнула еще громче: – Мамтё-ов!.. К тебе!..

В коридоре, постепенно проступавшем во тьме по мере того, как привыкали к ней глаза капитана, застучали шаги.

– А!.. Пришел, – сказал Мамтеев, подходя. – Ну пошли, поговорим, раз пришел.

В комнатке, увешанной конской сбруей и уставленной ящиками, капитан достал припасенную бутылку, готовясь к разговору за стаканом, но Мамтеев сразу схватил ее и спрятал.

– Это вроде пропуска, – объяснил он, сделав озабоченный вид. – Входной билет. Ты, это… возражения есть?..

– Нет, нет, – даже обрадовался капитан, которому ясность ума в работе никогда еще не вредила. – Билет есть билет. Вот он был, и вот его уже нет. Контролер отобрал.

– Ну да… вроде, – согласился Мамтеев. – Так тебе чего, это, программку разметить?.. Давай сюда.

Елагин протянул ему только что купленную в кассе программку.

– Ну вот, – говорил Мамтеев, черкая в ней взятым со стола карандашом. – Я тебе пишу первое и второе место, понял?.. Иногда вторых два. Тогда, это, сыграть надо и так, и так. Разберешься?.. Несложно. Если что не совсем получится, так я, это, не виноват. Спорт, все же. Сам понимать должен.

Он внимательно, вглядываясь в клички лошадей и фамилии наездников и хмурясь, разметил программку до конца и вернул ее капитану.

– Держи. Заходи еще. Сам понимаешь, это… сидеть тут нельзя, строго у нас. Увидит кто…

– Да я понимаю, все нормально, – радостно говорил Елагин, всем видом показывая, как рад программке, которую свернул в трубочку и держал теперь двумя руками. – А мой друг-то, Салыгов, из Воронежа… помнишь, я у тебя про него спрашивал?

– Да нет тут такого, что ж я, первый день, что ли… это… Я весь ипподром знаю.

– Есть, есть, – перебил капитан, косясь на программку. – Может, ты не в курсе. Он недавно оформился сюда.

– И у кого же он, это, работает? – с сомнением спросил Мамтеев.

– А… не помню. Он мне говорил, да я…

– Ну допустим. Так чего этот твой друг?

– Взяли его. Менты. Только вот сегодня, сейчас узнал.