Бабушка театрально закатила глаза и пренебрежительно фыркнула:

– Свен… Кто знает, жив ли он вообще?

– Ты сама легко могла бы получить ответ на этот вопрос. В любой момент, бабушка, если бы только захотела, – укорил Эйверторн.

– Милый Эйви, дурная жизнь непременно приводит к дурной смерти. А всё, что мы знаем о Свене, добропорядочностью язык не поворачивается назвать. Так что если твоего старшего брата постигла печальная участь, то в том нет ничего удивительного. А я не сомневаюсь, что он получил сполна. В конце концов, именно он виноват в том, что наше родовое проклятие вновь разбушевалось.

При этих словах у Эйверта с новой силой прижгло уши. А мазь он, конечно же, забыл с собой прихватить! Прикрыв правое ладонью и морщась от новой волны зуда, Эйверт всё же нашел в себе силы заметить:

– Всё же ты несправедлива к Свену.

Хильда всплеснула руками.

– Это я-то несправедлива? Ты, видимо, забыл, как он обошёлся с нами десять лет назад? Хотя, судя по тому, как ты кривишься, ты ничего не забыл.

– От него требовали то, к чему он не был готов!

– И что в этом плохого? Именно потому, что мои родители и родители моих родителей, и родители родителей…

– …твоих родителей, – подхватил Эйверторн, за что тут же удостоился сердитого взгляда.

– Не перебивай.

– Прости.

Хильда продолжала:

– Из поколения в поколение все наши предки безоговорочно следовали воле старших. Потому наша семья и процветает до сих пор. Потому с нами считаются все: от бургомистра до самого главы Высочайшей Комиссии. Про королевский дом я скромно умолчу.

– А я думал, мэтр Торн – просто твой хороший друг.

Глаза Хильды негодующе блеснули. Непонятно куда пропали болезненная усталость и слабость.

– Мальчик мой, к дружбе тоже нужно подходить с умом. А друзей я всегда умела выбирать, ты знаешь. Благодаря влиянию нашей семьи и правильным знакомствам сама Амелина создала для нас амулет! Кому ещё, кроме членов королевской семьи, сильнейший королевский маг оказал бы такую услугу?

О том, что услуга щедро оплачивалась легрантовскими алмазами и сапфирами, Хильда, разумеется, не сочла нужным напомнить.

Эйверторн вздохнул и отнял руки от ушей. Те предательски горели. «Как бы снова волдырями не покрылись», – с досадой подумал маг.

– Снова ты про медальон, бабушка!

– Сам напомнил про своего братца, – огрызнулась Хильда. – Подай-ка мне нюхательную соль с тумбочки. От любого воспоминания о Свене мне всегда становится дурно.

Эйверт скользнул к изголовью кровати, возле которой госпожа Легрант держала некоторые микстуры и мази. Возле пары баночек золотисто-коричневого цвета с выцветшими этикетками, вперемешку с завёрнутыми в лён травами и сушёными соцветиями лежала металлическая шкатулка. Размером она была совсем крохотная, зато сапфир на крышке своей величиной превосходил аналогичный камень в колье супруги самого бургомистра. В той шкатулке Хильда Легрант всегда хранила нюхательный табак или же любое другое средство, способное быстро и надёжно привести её в чувство, если обстоятельства того требовали. А требовали они того последнее время слишком часто.

Нюхательная соль оказалось не едкой, а с ароматом лаванды, и помогла сразу. Эйверт не успел досчитать до пяти, как бабушка задышала ровнее.

Маг дёрнулся в направлении двери.

– Я принесу воды, – сказал он, но был тут же остановлен негромким, но властным тоном.

– Не нужно. Лучше сядь-ка сюда. Вот прям сюда, на краешек кровати. Сядь и дай мне руку.

Эйверт замялся на долю секунды, но послушался. Судя по всему, свой спектакль Хильда ещё не доиграла. А может, и впрямь бурный спор отнял у неё силы: бабушкины руки были ледяными, а хватка не цепкой, а едва ощутимой.