Нам открыла не Зоя. И не Баба Яга из моего кошмарного сновидения. Нам открыла дверь миловидная женщина лет сорока пяти с добрыми карими глазами. И глаза, и припухлые губы её сразу улыбнулись – по-матерински тепло.

– Заинька! К нам гости! – и пропустила нас вперёд.

Заинька не вспорхнула бабочкой с дивана на шею возлюбленному, сдувая пыль с его щегольского костюма. Она – в цветастом крепдешиновом платье, круглолицая и кареглазая, почти абсолютная копия мамочки – тихонько сидела на диване, зажав свои ладошки коленями. Эта поза была воплощением скромности и стыдливости. От этой картины веяло благословенным средневековьем, когда нравы и поступки людей были наивнее, чище и естественнее. А как ещё следовало вести себя юному созданию в подобной ситуации? Наверное, впервые в жизни пришёл знакомиться с её матерью возлюбленный. Пока мать суетилась в прихожей, освобождая гостей от плащей, кепок и туфлей, Зоя искоса, будто украдкой подсматривала за нами. Случайно перехватив взгляд Зои, я усомнился в её непогрешимости, скромности и покорности. Нет-нет, а подмигивали из её зрачков бесшабашные бесенята. Будто смотрела из-за плеча любившего её юноши Антигона с любострастным взглядом. Я мысленно отругал себя за это сравнение. Как я могу безапелляционно судить о девушке по одному только взгляду?! Может быть, она человек лёгкого, весёлого нрава!

– Тетя Паша! – представилась мать Зои. – Вы, молодёжь, не скучайте! А я на кухню…

Признаться, я ожидал, что в зале уже будет накрыт стол с приборами, графинами, стаканами и салфетками. Ну, конечно же, этот бесцеремонный Антипенко притащился в гости раньше времени.

Едва за тетей Пашей закрылась кухонная дверь, как Мишка в два шага оказался у дивана. Он сел рядом с Зоей, взглянул на её лицо: оно оживилось и засветилось радостью. Миша уверенно, как опытный ловелас, взял её руку и уложил на свою ладонь. А Зоя из-за этого смотрела на него такими благодарными глазами, будто возлюбленный преподнёс огромный букет роз.

Олухи царя небесного! Шли в гости к дамам, а даже паршивого букетика мимоз не захватили! Ну, я-то за компанию, пристяжным, а у Мишки где совесть, спрашивается? Вряд ли она докучала ему слишком часто.

Мой сожитель был весь в роли Казановы: что-то такое нашёптывал на ушко Зое, отчего та чуть не таяла Снегурочкой, прыгнувшей через костёр. И скромно потупив очи долу, жадно слушала его, будто он был величайшим умом эпохи, и щёчки в ямочках мило зарделись. Умел мой дружок обихаживать девчат – этого у него не отнимешь.

А я, позабытый всеми гость, чувствовал себя неловко: переминался с ноги на ногу посреди зала. Миша по жизни был Хрюшей, а Зоя, умирающая от обожания возлюбленного, будто бы и не видела меня – даже представиться мне забыла. Наконец-то я догадался сесть на стул у стола. Чтобы не казаться истуканом, бесстрастно наблюдающим за чужими чувствами, я взял в руки журнал «Огонёк», лежавший на столе. Листал его равнодушно, не видя иллюстраций, не говоря уже о тексте. На душе было пакостно, и я ругал себя последними словами за то, что поплёлся с сожителем в гости. Нужен я здесь, как пятое колесо телеге. Так и просидел не в своей тарелке минут пять.

Из кухни выглянула тётя Паша, раскрасневшаяся у плиты. Румянец был ей к лицу. Она стала выглядеть ещё моложе и привлекательней. Я был рад, что сон мой не оказался пророческим.

– Ребята, у меня всё готово! Пошли к столу!

Пока мы рассаживались, хозяйка шустро подавала закуски.

– Вы уж извините, что на кухне принимаю, но нас не так уж много – разместимся! – говорила она на ходу.

– В тесноте – не в обиде! – вставил я, наконец, своё веское слово. А Мишка выставил на стол бутылку водки.