– Ты что это тут делаешь? – спрашиваю я.

Мальчик поворачивается и широко улыбается. Его щеки блестят от масла. Но прежде, чем он успевает ответить, до меня доносится окрик А-ма.

– Девочка, ну-ка иди ко мне!

Я торопливо возвращаюсь через двор и успеваю как раз к тому моменту, как А-ба и братья выходят на улицу. Вид у них понурый.

– Мы опоздали, – говорит А-ба. – Они уже закупили весь объем на сегодня.

Я с трудом сдерживаю стон. В нашей семье восемь взрослых и куча ребятишек. Очень сложно выжить на те деньги, которые мы успеваем заработать за десять дней в году, когда собирают лучшие чайные листья, и дополнительные десять, когда собирают листья похуже. В дополнение к этому рис и овощи, которые мы выращиваем сами, и то, что А-ба и братья приносят с охоты. Теперь придется волочь листья домой, надеясь, что они не пожухнут, и завтра с самого утра снова тащиться сюда, а потом возвращаться на чайные плантации Второго брата, чтобы работать весь день.

А-ма вздыхает.

– Завтра снова двойная нагрузка.

Невестки прикусывают губы. Я совершенно не горю желанием дважды преодолевать путь досюда. Второй и Третий братья старательно отводят глаза, чтобы не встретиться взглядом с женами, и я понимаю, что плохие новости не кончились.

– Не нужно, – признается А-ба. – Я все продал за полцены.

Ох, это всего два юаня за килограмм. Звук, который вырывается из груди А-ма, напоминает одновременно стон и всхлип. Столько работали, и все за полцены! Невестки ковыляют к колодцу, чтобы наполнить наши глиняные кувшины. Мужчины присаживаются на корточки. Невестки возвращаются и дают им попить. После этого обе женщины присаживаются возле А-ма и располагают детей в перевязи так, чтобы покормить их грудью. Нас ждет небольшая передышка перед тем, как два часа спускаться в нашу долину. Пока остальные отдыхают, я снова бреду через двор к тому месту, где сидел мальчик.

– Так ты мне скажешь или нет, почему ты тут прячешься? – спрашиваю я, будто никуда и не уходила.

– А я и не прячусь, – отвечает он, хотя совершенно точно прячется. – Я тут ем лепешку. Хочешь кусочек?

Больше всего на свете.

Я бросаю взгляд через плечо на А-ма и остальных. Не знаю, что со мной не так, но то, что началось с вранья за завтраком, продолжается и сейчас. Я захожу за стену мешков, от которых исходит аромат свежесобранного урожая чайных листьев. Теперь, когда я там, мальчик, видимо, и сам не знает, что делать дальше. Он не отламывает кусочек лепешки и не протягивает ее, чтобы я откусила. Но я твердо намерена получить то, что мне было предложено! Я нагибаюсь, вонзаю зубы в мягкую лепешку и отрываю здоровенный кусок так, словно я собака, которую кормит с руки хозяин.

– Как тебя зовут? – спрашивает мальчик.

– Лиянь, – отвечаю я с набитым ртом. Этим именем меня зовут только в школе и во время различных церемоний. В деревне меня называют Дочь Шали (это имя моего А-ба) или Дочь Соса (это имя моей А-ма). Родные обычно называют меня просто Девочка.

– А меня зовут Саньпа, – сообщает мальчик. – Я из деревни Укрывающая Тень. Моего отца зовут Лосань, а дедушку – Бало, а прадедушку – Цзаба…

Любой мальчик народности акха может перечислить по именам всех своих предков до пятидесятого колена, последний слог имени представителя одного поколения становится первым слогом имени его потомка. Я ожидаю услышать все эти имена, но тут раздается женский голос, причем злой:

– Вот вы где, воришки!

Я оборачиваюсь и вижу старуху из племени дай, которая торгует лепешками. Она возвышается между нами и открытым двором. Она хватает меня за край кофты, а другой рукой держит за ухо Саньпа. Он подвывает, когда старуха вытаскивает его из укрытия.