Комната небольшая, и, конечно, А-ма видит, как переглядываются три невестки и наши соседки. У меня есть приданое, правда, вряд ли оно такое уж хорошее. Это отдаленная чайная роща высоко на горе, которую передают по наследству женщины в семье мамы. Местоположение держат в секрете из-за традиций и потому, что нарушителям границ плантация приносит несчастье. Кто-то даже рискнет назвать ее проклятой.

– Присядь со мной, Девочка, – продолжает А-ма в неловком молчании. – Я хочу кое-что тебе подарить.

Неужели это ее самая ценная вещь – серебряный браслет с двумя драконами, развернутыми нос к носу, который передавался по наследству по женской линии? Но это не браслет, потому что А-ма поднимает руку и проводит пальцами по своему головному убору. Она работала над ним годами, добавляя бусины, серебряные шарики, колокольчики и крылышки насекомых. Да, головной убор третьей невестки отличается тончайшей вышивкой, но головной убор А-ма поистине самый изысканный во всей деревне, что соответствует ее статусу повитухи. Она находит то, что искала, и маленькими ножницами отрезает кусочек, а затем прячет сокровище в руке. Это процесс повторяется еще два раза, после чего А-ма откладывает ножницы. В комнате воцаряется тишина, остальные ждут, что будет дальше.

– Ныне, когда мне уже исполнилось сорок пять лет, тот возраст, когда женщины перестают задумываться о деторождении, настала пора сосредоточиться на единственной дочери и на том, какой женщиной, женой и матерью она станет. Дай мне руку.

Остальные вытягивают шеи, как гуси в небе.

Не показывая, что она прячет, А-ма сует один из подарков в мою протянутую руку. Это серебряная монета, украшенная с одной стороны непонятными закорючками, а с другой – скоплением замысловатых храмов.

– Эта монета из Бирмы, – объясняет она. – Я не знаю, что на ней написано.

Я видела Бирму на карте в школе. Это ближайшая к нам страна, но я понятия не имею, что означают бирманские буквы.

– Еще ракушка…

В другом конце комнаты Старшая невестка со свистом втягивает воздух сквозь сжатые зубы. Она много раз выражала свое восхищение этой раковиной. И, подозреваю, всегда считала, что раковина достанется ей. Разочарование омрачает ее лицо, но ей и другим невесткам пока рано делить украшения на головном уборе моей А-ма.

– Ну и мое любимое… Это перо, которое привезли из Тибета к нам по Чамагудао[4], Пути чая и лошадей. Подумай, Девочка. Эти вещицы путешествовали через океаны и реки, через горные перевалы и по торговым путям. Скоро ты сможешь прикрепить их к головному убору, который начинаешь сейчас создавать и который будет обозначать, что ты достигла брачного возраста.

Мое сердце заходится от радости, но я знаю, что А-ма сделала все это только для того, чтобы увести разговор в сторону от злосчастной плантации, моего приданого.

Неделю спустя по деревне разносится весть о том, что у Дэцзя начались роды. Свекровь присматривает за ней, как и положено в самом начале. А-ма проводит утро, изучая полки, доставая лекарства и инструменты из разных корзин и коробок и укладывая их в свой ранец, чтобы все было готово, когда Цыдо придет за ней. Напряженная тишина нарушается, когда кто-то взбегает по лестнице в мужской половине.

Еще до того, как Третий брат успевает постучать в стену, разделяющую две половины дома, А-ма поднимается и подхватывает свой ранец. Старшая невестка ждет у двери с накидкой, сотканной из листьев.

– Эту отдай Девочке, – велит А-ма, снимая с крючка вторую накидку. Она находит меня взглядом. – Сегодня пойдешь со мной. Ты уже достаточно взрослая. Если ты хочешь стать повитухой, пора начать учиться.