Царские дети тоже жили в этой обители. Мне это не очень нравилось, так как в гареме действовали строгие правила. Мои братья могли делать почти все что угодно, но девочкам почти не предоставляли свободы. Во времена деда за соблюдением порядка следили мужеподобные стражницы. Отец давно отослал их восвояси, но были десятки других стражников, ревностно следивших за моим поведением.

Все комнаты гарема были одинаково роскошны и удобны. На полу лежали кашемировые ковры и шелковые подушки, стены украшали картины и зеркала. С обеих сторон аллей росли ухоженные деревья с густыми кронами, скрывавшими тех, кто гулял по дорожкам, от взглядов посторонних, но не являвшимися преградой для ласкового ветерка. Всюду в квадратных прудах, кишащих парчовыми карпами, били фонтаны.

Сейчас я сижу в огромной комнате вместе со слугами и наложницами, а также моими братьями и сестрами в шелковых одеждах, расшитых самоцветами. Две кормилицы кормят моих сестер-двойняшек, которым всего несколько месяцев от рождения. За кормилицами стоит моя мать, Арджуманд. Как и большинство знатных женщин, она одета в облегающую сорочку с короткими рукавами, заправленную в широкую юбку длиной до щиколоток. На плечи мамы накинута кашемировая шаль.

Все, кто есть в комнате – за исключением евнухов, слуг и младших по положению наложниц, – носят драгоценности. Шеи украшают нитки жемчуга, уши – серьги с самоцветами. Пальцы рук и ног унизаны желанными сокровищами – золотыми и серебряными кольцами с сапфирами и изумрудами. Ногти женщин переливаются разными красками, среди которых преобладает алый цвет.

Красота в гареме в большом почете, и многие женщины состязаются между собой в создании новых стилей одежды. Самые смелые модницы вставляют в волосы павлиньи перья. Другие предпочитают ниспадающие на плечи разноцветные покрывала, которые они закрепляют на макушке. Обычно женщины носят покрывала из шелка, но в более холодные месяцы зачастую надевают шали, сотканные из чистейшей и тончайшей кашемировой пряжи.

На евнухах и слугах простые туники и халаты. Рядом с мамой стоит ее раб – Низам. Он служит ей вот уже почти сто лун, но я только недавно узнала историю его жизни, дающую неверное представление о его мягком характере. Когда Низаму было пять лет, некий персидский военачальник убил его родителей, а его самого взял в плен. Мальчиков, захваченных в рабство, обычно кастрировали, но этот полководец хотел, чтобы юные рабы по достижении зрелого возраста воевали, и посему предпочитал не останавливать их рост с помощью оскопляющего ножа. Тем не менее он позаботился о том, чтобы Низам никогда не искал удовольствия с женщинами, приказав обрезать часть его мужского достоинства, которое мама отказалась мне описать.

После несколько лет Низам жил в палатке, прислуживая женщинам военачальника. Если мальчик угождал им, его кормили. Если чем-то сердил, его били. Он мог бы вечно влачить такое существование, да, слава Аллаху, наше войско разгромило персов. Узрев побитое лицо Низама, отец выдернул его из рядов пленных рабов. Низам стал слугой мамы, но она сама обрабатывала его раны и обращалась с ним хорошо.

Низаму было пятнадцать лет. Я была на два года младше, но мне хватило ума сообразить, что о жизни я знаю очень мало. Кое-что я понимала – например, знала, что люблю своих родителей и что они обожают друг друга. Последнее было очевидно, потому что мама всегда была рядом с отцом, независимо от того, воевал ли он на чужбине или решал дела империи при дворе. При любой удобной возможности я с братьями сопровождала ее, так как мама хотела, чтобы мы видели, как царствует отец.