Но, ощутив его дыхание на своей обнаженной груди, я поняла, что просто так он не отстанет. Внезапно он приник ртом к моему соску, и я подавила позыв к рвоте. Бормоча что-то себе под нос, он впился в мою грудь, как голодный поросенок – в свиноматку. Хоть мне было дурно от отвращения, я почувствовала, как мой сосок затвердел, что, казалось, еще больше распалило Кхондамира. Он стал облизывать и кусать мое тело. У меня бешено стучало сердце, я дрожала от прикосновения зубов, ибо оно не было нежным. Как и прикосновение его пальцев, которые нагло проникали в мои самые интимные места.

Я услышала, как мой муж сплюнул, ощутила влагу между ног. Он навалился на меня всем телом, своим тяжелым дыханием отравляя меня и животом вдавливаясь в мой живот. Острая боль пронзила все мое существо. Кхондамир задвигался на мне, размеренно вздымаясь и опускаясь. Не в силах больше притворяться спящей, я закричала. Я думала, мой страдальческий вопль заставит Кхондамира остановиться, но, по-видимому, его это только подхлестнуло. Его толчки участились, стали мощнее. Он прижал мои руки к ковру, не позволяя мне пошевелиться.

Казалось, мое тело расщепилось надвое. Мама предупреждала меня о боли, но я не предполагала, что боль будет столь жгучей. Я скрипела зубами, когда Кхондамир облизывал мою шею, кричала, пытаясь высвободиться из его тисков. Хоть я и не знала ничего о близости между мужчиной и женщиной, но сомневалась, что соитие должно быть наполнено нестерпимой мукой. Другие женщины, я слышала, говорили об этом с наслаждением, и, думаю, мама получала удовольствие от близости с отцом. А я лежала, до крови кусая губы, и заливалась слезами под немилосердным натиском моего мужа.

Когда я уже решила, что непременно умру, он вдруг взвыл, будто дикий зверь. Я почувствовала, как его плоть во мне разбухла еще больше. Он глубже проник в меня, начал содрогаться и вдруг рухнул на меня. Я лежала неподвижно, вдыхая исходивший от него смрад. Наступила тишина. Перед глазами у меня по-прежнему все кружилось, но я благодарила Аллаха за то, что выпила много вина: не будь я пьяна, мои страдания были бы и вовсе невыносимы.

Вскоре Кхондамир захрапел. Я уперлась ладонями ему в грудь и столкнула его с себя. Всхлипывая, я проковыляла в угол и села, прислонившись к стене. Увидев кровь, струящуюся по моим бедрам, и рану на соске, я заплакала сильнее. Я проливала слезы, жалея себя, свою любовь, которую, теперь я была уверена, я никогда уже не обрету.

За ту ночь я постарела на целую жизнь.

ПЕРВЫЕ дни в качестве жены Кхондамира я вспоминаю с ужасом. Думая о своем долге, я старалась позабыть первую брачную ночь. Шла вперед, как всегда учила меня мама. Должно быть, винные пары затмили его разум, рассудила я. Наверняка он не сознавал, что причиняет мне боль.

Так, успокаивая себя, я пыталась добиться расположения Кхондамира, сделать его счастливым. Увы, очень скоро я поняла, что ему мои чувства безразличны. Когда я была рядом, для него меня будто не существовало, он замечал меня не больше, чем сидящую в углу мошку. Как я ни старалась услужить Кхондамиру, мои усилия, в лучшем случае, не удостаивались внимания. Равнодушие мужа меня огорчало, ведь я привыкла к тому, что меня воспринимают серьезно. Даже мой отец, самый важный человек в империи, зачастую умолкал, когда я пыталась дать совет. А Кхондамир, болван, каких свет не видывал, считал, что взял в жены безмозглую верблюдицу.

Вскоре стало ясно, что он женился на мне в надежде, что я подарю ему сына. Хоть он и пользовался репутацией шершня, что пьет нектар со многих цветов, детей у него не было. Непонятно, почему он решил, что я рожу ему ребенка, если у других женщин это не получилось. И, говоря начистоту, хоть я и мечтала о детях, Кхондамира в роли их отца мне было трудно представить. Я не хотела, чтобы его семя пустило корни во мне, тем более что все последующие ночи с ним почти ничем не отличались от первой брачной ночи: пьяный, он вваливался в комнату и использовал меня, пока не засыпал.