Таша взяла свои чемоданы и зашагала по тропинке. «Мать уехала, это ничего, без нее смогу». Ей показалось, что не страшно остаться одной. Она же была в своем родном селе. Рядом кружились бабочки, ласкаясь друг к другу, а в траве затих ежик. Она ему улыбнулась.
Собаки скулили и метались по двору, весело подпрыгивая. Старушка сидела на скамейке возле скрюченного домика и плевалась семечками, посмеиваясь над животными.
– Бабуля! – Таша поставила чемоданы и открыла калитку. – Мать уехала.
Женщина поднялась, вскинула руки и подбежала к девочке, обняла ее и закружила:
– Да ты ж моя бедняжка! И тебя бросила? Вот ведь… – Она замолчала, стараясь не обидеть.
Таша потерлась о ее крупное теплое плечо и чуть отошла:
– Ну пошли-пошли. – Старушка взяла чемоданы и побежала в дом.
Таша огляделась. Псы жевали друг другу уши, косясь на нее, деревья приветливо сверкали листьями, ветер улегся спать. Разве в городе могла она вдохнуть такой покой?
Улыбка снеговика
Снежинки льнули к щекам, оставляя след краски на кончике носа. По волосам танцевал холод, с ног до головы облизавший ее тело. Она лежала в сугробе, как выброшенная кукла. Кровь растапливала снег. Синяя корка губ все больше сливалась с морозом…
Шла. Подкидывая слякоть в бело-бурой накидке. Та оседала на сапоге. Соль ее кристалликами манила к себе. Облизнуть бы… Она поморщилась и откинула грязь.
Машины выли, в подворотне о звонкие прутья решетки с воем и рычанием пытался убиться пес. Она стянула берет, глянула на небо, запутавшееся в нитках проводов.
– Как тихо…
Прохожие рыбьими глазами вяло поглядывали на нее и тут же ныряли в толпу, ждущую зеленого света.
Впереди у крыльца лавки с мороженым стоял парень, прел в костюме снеговика. Пот его сливался с запахом канализации, от которой давно воняло, и это вызывало тошноту.
Она пожевала сигарету. Слюна скатилась на рассеченный подбородок. Резко смахнула ее.
Парень подпрыгивал с табличкой и окрикивал всех.
– Зря старается…
Какие-то пацаны со смехом окружили снеговика. Люди тут же испуганно попрятались.
– Какой тут весельчак, – хмыкнул парнишка с торчащими светлыми волосами. – А ничего, что ты мешаешься?
Парень вжался в стену, но молчал. Пацан с поблескивающим пирсингом, воткнутым по всему лицу, пнул снеговика с блаженством:
– Эй, сучонок, глухой совсем?
Мат и пинки посыпались на него вместе с весенним снегом. Белый костюм истоптали, изорвали, а он молчал.
Светловолосый пацан такого ответа не принимал. Он расстегнул ширинку джинсов, сплюнул в парня и вздохнул с облегчением. Желтая струя полилась на костюм зигзагами. Другой чуть отвернулся, и лицо его скривилось.
Она сжала кулаки и пристыла к месту. Голова снеговика чуть повернулась к ней. Его черные пуговички-глаза из-за ног пацанов цеплялись за нее. Она закрыла лицо и ринулась прочь…
Дома ковыряла ссадину, томатным пятном растекшуюся на ступне. Из окна дуло, но она сидела, скрючившись на табурете и прижав к груди колени. Думала о своем.
Куснула нижнюю губу и ругнулась, словно сплюнула. Стены вздрогнули.
– А что бы я одна сделала?
Руки сжали голову, спутанные волосы рыжими струями укутали пальцы.
– Никто тоже не вступился…
Она поднялась. Кухня встретила заждавшимся паром чайника.
– И хер с ним, – рассеянно сказала она.
Часы противно врезались скрежетом в мозг. Чай тихо струился в кружку, оглаживая ее стенки. Перед глазами мелькнул испорченный мочой костюм. Рука сама выпустила чайник.
– Черт!
Кипяток торопливо пробежался по доскам. Она стукнула по столу и склонилась над ним. Вечер серой синевой раскрашивал воздух в комнате.
В лавке пахло вкусно. Даже приторно. По стенам плясали рисунки мороженого. У кассы стояла морщинистая женщина с серыми устричными глазами.