– Что случилось? – спросил он Функеля, забыв произнести утреннее «гутен морген» или «хайль».

– Сами взгляните, – брезгливо ответил тот. Майер окинул машину взглядом и сразу же поинтересовался:

– И кто же его?

Функель, успевший вылезти из машины, лишь пожал плечами.

Майер открыл дверцу и, согнувшись, полез к застывшему Мюллеру. Пристрелили обер-лейтенанта в спину, но вокруг окровавленного отверстия порохового нагару не было. А если это так, что точно может установить лишь экспертиза, то стреляли не в упор и, значит, убийство произошло не в машине. На полу авто лежали раздавленная кем-то фуражка убитого и шинель, которая сползла во время поездки. Майер подхватил ее, чтобы прикрыть безразличного теперь к его заботам обер-лейтенанта, и тут из кармана выпали прекрасные, великолепной работы перчатки. Майер снова мимоходом обратил внимание на их изысканность, и ему вспомнилось, как позапрошлым вечером Мюллер чуть ли не перед каждым хвалился французским коньяком «Мартель» высшего качества и ананасами, а также вот этими перчатками, которые ему прислала из оккупированного Парижа некая Эльза, обеспеченная дочка юнкера-богача из Восточной Пруссии. «Мартелы, – для всех моих друзей! – лез с бутылками охмелевший Мюллер. – Девичье внимание и ласка – только для меня!» Похвалялся, бедняга, после войны жениться на Эльзе, а повенчался с костлявой… Но выпитые бутылки исправно оставлял повсюду, в любой компании…

– Вам, гауптман, стоит лично доложить Хейпишу об убийстве Мюллера, – посоветовал Майер. – Будет плохо, если доложит кто-нибудь другой. А так все выйдет удачно – вы, насколько я понимаю, пожалуй, первым оказались на месте преступления.

– Именно так! – горячо подхватил Функель. – Я для этого и прибыл непосредственно сюда. Но как же узнать, когда появится герр штурмбаннфюрер?

– Он здесь, у себя в кабинете.

– Чего же вы до сих пор молчали, Вилли?

– Боже мой, вам, гауптман, все надо разжевывать до мелочей. Неужели вы полагаете, что я по собственной воле торчу тут с раннего утра?

– Да, да, дорогой Вилли, я об этом не подумал… Невосполнимая утрата бедняги Мюллера совершенно выбила меня из колеи. Но, Вилли, не откажите в маленькой любезности…

– Слушаю вас.

– Я желал бы зайти к Хейнишу вместе с вами. Вы же его любимец, и ваше присутствие, надеюсь, немного сдержит целиком оправданный гнев господина штурмбаннфюрера.

– Согласен! В этом деликатном деле я охотно составлю вам компанию.

– О, Вилли, даже не знаю, чем вас отблагодарить…

– Это не беда, зато я знаю, – белозубо усмехнулся Майер. – Подведем итоги в казино, не так ли?

– О чем речь, Вилли? Безусловно, так.

– Ну а этого, – Майер презрительно качнул головой в сторону совершенно ошеломленного полицая, – пока что сдадим под стражу. Пусть будет нашим козлом отпущения!

В кабинете Хейниш был не один. Вокруг штурмбаннфюрера скучилось несколько офицеров СД и даже двое абверовцев. Значит, происшествия ночи, очевидно, не ограничились только одним чрезвычайным происшествием, ведь о гибели Мюллера никто из присутствующих еще не мог знать.

Хейниш оторвался от бумаг и вопросительно посмотрел на Функеля.

– Что у вас стряслось в такую рань?

– Мюллер убит! – выдавил из себя Функель.

– Четыре! – как-то странно отметил Хейниш. Он взял карандаш и начал его затачивать. Он всегда так делал, если чувствовал, что начинает нервничать, а внешнюю выдержку при любых обстоятельствах штурмбаннфюрер считал одним из наивысших достоинств в нордическом характере истинного арийца. Однако в последнее время дела шли до того скверно, что все карандаши были тщательно заточены и, чтобы успокоить нервы, приходилось какой-нибудь из них специально ломать.