Собственная храбрость и этот нелепый детский поцелуй казались неимоверной глупостью, стыд кислотой жег изнутри и мешал спать по ночам, а те мысли, что кружили в моей голове, пока я драила полы во вполне возможно даже не его доме, теперь вызывали приступ нервного смеха. Я иногда такая наивная, как будто это кто-то другой потерял родителей в страшной аварии, из-за переломов конечностей лишился обоих вариантов на профессию по душе в будущем, пахал как проклятый на содержание лежачей больной, был родителем собственному брату, подвергался издевательствам и даже физическому насилию.

Добиваться мужчину? Богатого взрослого состоявшегося мужчину своими детскими ужимками? Максимум, на что я могу рассчитывать, что, если зайду к нему в кабинет, закрою дверь изнутри и разденусь догола – он просто меня поимеет, не сдержавшись или решив, что сдерживаться ни к чему. И наверняка после этого уволит.

В общем, времени, чтобы накрутить себя, было предостаточно и я справилась наилучшим образом.

– А ну вставай, скотина пьяная! – рычу вполголоса, хлестко луплю Салима по плечу. – Вставай, сказала, сейчас посмотрим, насколько ты крутой!

Салим не просыпается, Салим восстает.

Спускает ноги с лавки, садится, трет глаза и широко зевает.

– Не ори, – еще и морщится. – Башка трещит.

– Я рада! – значительно повышаю голос, скрестив руки под грудью.

– Вредина, – фыркает весело и хватает меня за бедра.

Только взвизгнуть успеваю – уже на его коленях.

– Ты вообще без тормозов? – обижаюсь, пытаясь встать, но он сажает меня обратно. – Салим, пусти, это не смешно.

– Посиди немного, Вер, – проговаривает отрешенно. – Я дебил. Но тебя, вообще-то, люблю. Никогда не говорил, а следовало.

– Ты точно дебил! – расстраиваюсь еще сильнее. Учитывая степень натянутости собственных нервов, ожидаемо начинаю плакать. – Отпусти, не хочу с тобой нежничать.

– А с кем хочешь? С этим, с цветами? Покровский… запала ты ему. Думал, башку прострелит, но нет, сдержался. Кремень. За инфу даже разрешил мусор вдоль дорог не собирать, а просто рядом стоять с теми, кто это делает.

– И ты рассказал? – бурчу себе под нос. Как ни крути, а любопытство никуда не испарилось.

– Жить-то хочется, – пожимает плечами и задевает ногой бутылки. Те со звоном падают на асфальт.

– Вот она – жизнь, – не удерживаюсь от язвительной ремарки.

– Да я только из-за тебя и не бухал. А теперь какой смысл?

– Ну давай я буду спать с тобой из чувств долга и вины! – фыркаю нервно.

– Давай, – и мечтательно улыбается, дурень здоровый. Снова пытаюсь встать, он снова удерживает. – Да не рыпайся ты. Твой новый старый мужик отдал приказ извиниться за грубые слова и нанесенное оскорбление, – старательно передразнивает интонацию Покровского. – Уебок.

– Конечно, все, кто не мешает с говном других – именно такие, как ты сказал, – снова бубню.

– Уебок, потому что без него знаю! – огрызается, прижимая к себе обеими руками. – Так отпускать не хочется, Верк. Кайфовая ты. Все ждал, когда нормального мужика себе найдешь, из богатеньких. Дождался, блядь. Надо было тебе детеныша забацать, проблем бы не было. Только денег на гандоны перевел.

– Что ты несешь… – выдуваю, растирая лоб пальцами.

– Всякое. В клетке допер.

– Поздновато спохватился, не находишь? И на извинения не тянет.

– А они нужны тебе, извинения мои? – хмыкает, тыкаясь носом в мой висок. – Я тебе никогда особенно даже не нравился, – резко вдыхаю, готовясь отбить, но он перебивает спокойно: – Цыц. Я тратился еще и на смазку и отлично понимаю, что это ни хуя не нормально. Но как не ходить, когда ты такая милаха?

– Ты такой идиот, вот честно.