– Нет, мне всегда хватало нервотрепки, – бубню себе под нос, опускаю взгляд. Внутри почему-то так пусто. Этот роскошный автомобиль как плевок. Бессмысленная бравада, цель которой – потешить собственное эго, а уж никак не сделать приятное мне. Поднимаю взгляд, смотрю ему в глаза и очень тихо, но разборчиво произношу: – Вы даже благодарите ради себя. Поразительное чванство.

Думала, он будет в бешенстве, но его лицо остается непроницаемым. Только взгляд меняется, становится отрешенным, пропадают озорные искры, что я видела еще несколько секунд назад.

– Не принимаете? – подводит итог разговору, я отрицательно покачиваю головой и добавляю:

– И позаботьтесь, пожалуйста, о том, чтобы мне не приходил транспортный налог. За цветы спасибо. Всего доброго, Владислав Михайлович.

Отстегиваю ремень безопасности, руки ватные, дрожат. Так тошно на душе, сердце сжимается, не знаю почему. Дура, наверное поэтому. Надо было ахнуть, восхититься его щедростью, поотнекиваться для проформы, забрать ключи и документы и продать ее, просто потому что не потяну такую машину чисто из финансовых соображений. Даже имея ее, она мне не по карману. Но он так красиво начал, о достоинстве, об уважении, что я на миг поверила, что стою на ступень выше, на десяток сантиметров ближе к звездам. А он просто долги раздает. Настоящий бизнесмен.

Покровский выходит вместе со мной. Подает руку, помогает вылезти из его высокой машины с букетом. Я рассчитывала, что он оскорбится настолько, что рванет с места, едва я самостоятельно на асфальт выпаду, поэтому не знаю, как себя вести и что еще сказать: попрощалась уже.

И говорит он.

– Мы не договорили, Вера. Но дело безотлагательное, Вам придется пригласить меня на кофе.

Судорожно перебираю в голове из всех возможных отговорок подходящую, мечусь взглядом от него к двери подъезда и всерьез рассматриваю вариант поступить в точности как мой брат днем, как вдруг из темноты отделяется высокая фигура. В круг света от одинокого фонаря выходит крепкий мужчина с подлой ухмылкой на лице и одной рукой в кармане. Второй он играет ножом-бабочкой. Смотрит прямо мне в глаза, я отчетливо вижу мутную пелену в его, знаю, что он пьян, хоть по походке и не скажешь. Алкоголь всегда воздействовал лишь на его мозг, на способность мыслить и поступать здраво, физических проявлений я не видела никогда.

– Быстро же ты по рукам пошла, Котова, – тянет Салим со смешком, медленно приближаясь. – Я все жду, когда же ты прибежишь извиняться, а ты и подстилкой неплохо устроилась. Но ты моя подстилка, забыла, девочка? И я соскучился. Мужик, уебывай, пока брюхо цело.

Покровский хмыкает, не оборачиваясь, и продолжает стоять на месте.

– Пожалуйста, уходите, – тараторю шепотом, бросаю взгляд на Салима, который продолжает вразвалку идти в нашу сторону. – Он пьян, он не соображает ничего.

– Хотите остаться с ним наедине?

– Нет, но мне он ничего не сделает! Ну, поорет, может еще кругозор расширю, даже познавательно. Пожалуйста, Владислав!

– Михайлович, – цедит сквозь зубы, смотрит не на меня, а прямо перед собой.

– Я была груба и невежлива, признаю! – срываюсь на обычный тон, но с визгливыми интонациями. – Сейчас не время учить меня манерам, Вы мне ничего не должны и ничем не обязаны, прошу, умоляю, уезжайте! Это моя проблема и только!

– Ого, девочка, – мерзко смеется Салим, – теперь я – проблема? Быстро ты переобулась. Что еще расскажешь интересного?

– Переживаешь за меня? – Покровский улыбается.

– Да! – выпаливаю быстро, хватаю его за рукав и тяну в сторону, но он точно в землю врос. – Да уходите же Вы, ну! У него нож!