Ускользал мятный вечер. Розовые цветы персика еще никак не пахли. Еще выбирали пары аисты. Еще нигде не падали на головы майские жуки. Но что-то явно поменялось. Что-то оголенное бродило рядом…

Вечер входил в ночь мягким, осторожным движением… Она двумя руками держала свое сердце. Смотрела на его четкий профиль.

– Ты знаешь, что происходит?

– Знаю. Ты уже любишь…

– Кого?

– Меня…

Шел майский дождь. Скользкая дорога въезжала прямо в небо. Практически черное и одинокое. С пухлым приоткрытым ртом.

Дорога промокла до самых пят и стала покашливать, но, сохраняя достоинство, устремлялась ввысь. У нее все время дрожала под коленом какая-то мелкая жилка. Все время хотелось спать, но была возможность только сонно зевать в ладошку.

Дождь, как заведенный, очень худой и от этого неловкий, все-таки смог соединить небо и землю. Тонкими прозрачными нитями. Он как мост дал возможность прикоснуться тем, кто любил друг друга на расстоянии. Ведь небо только издали могло наблюдать за потугами земли. Видеть, какой ценой появляются ростки жимолости и жасмина. И, как могло, помогало, давая живую воду, грея снегом, накрывая полотном тумана. Оно выстраивало звезды так, чтобы получались слова, письма для нее. Для его единственной любимой.

А земля, сама женственность до самого ядра, смотрела в эти голубые глаза и испаряла ему свои ароматные соки. Целую вечность…

Небо всем весом упало вниз. В ее плодородные объятия. От возбуждения она стала растекаться, превращаться в скользкую жижу.

И по-мужски, басом, гремел гром. И ничего не было видно. И теперь стала уместна эта серая дымка. Она как ширмой закрывала от глаз чувственную любовь неба и земли…

…Он ее раздевал. Она стеснялась. Очень медленно снимал белье. Она боролась за каждый волан кружева. Он смотрел во все глаза. Она боялась их открыть.

Отвернулись к стеклу орхидея и антуриум. Закутались в тюль окна. Он потихоньку, чтобы не напугать, освобождал ее от одежды.

Странно… От дыхания остались куски. Притом разного цвета. Она их видела со стороны. Его рука трогала чуть кривоватый позвоночник. Она боялась, что тронет грудь. Что-то надрывалось внутри. На шее, на бедре – везде был его запах. Он ее метил…

– Помоги мне…

– Я помогаю…

– Это невыносимо…

– Знаю…

Вдох… Толчок… Теплые слезы. У него соленые губы…

Она свесила руку. Кровать осталась внизу. Они вошли в другое пространство и зависли в нем, обнявшись…

– Я ничего не вижу.

– Закрой глаза.

– Я ничего не вижу.

– Потому что ты на небе.

– А где ты?

– В тебе…

Он проснулся раньше. Она спала, отвернувшись на боку, и только ее розовое ухо выглядывало из-за подушки. Становилась прозрачной ночь, и он стал молиться. Впервые в жизни. Как умел.

– Господи, ну зачем мне эта маленькая Женщина с зелеными глазами и сладким запахом «Шанель»? За что? В наказание или на радость ты мне ее дал? Моя жизнь уже так устоялась, что я не живу, а блюду устоявшийся ритуал: работа, пациенты, сон, командировки от Амура до Сены и снова работа, лекции… Иногда, как награда, – Венская опера или на худой конец, Киевская филармония, где можно спокойно отоспаться в первом ряду, и вновь отдохнувшим помчаться дальше. Зачем?!

…Она понюхала свою руку. Рука пахла им.

– Который час?

– Утро…

Охрипшее утро… Еще с ночи был посажен голос. А все из-за этого тумана…