Они завтракали на балконе. В гостинице. Над бульваром Шевченко.
Воскресное утро… Машины проснулись полчаса назад и лениво ездили туда-сюда.
Он намазывал маслом теплую булку и кормил ее. Точно так же на дереве птица кормила своего птенца. У него были теплые руки. А у нее тоже осипший голос. Еще с ночи…
– А как ты завтракаешь дома? – улыбнулась она.
– Варю кашу, а потом пытаюсь ее отодрать от кастрюли.
Он был такой большой, что каша выпадала из общей картины.
Рассказывал о любимых зимних гренках, MacCoffee во время бритья, о семге, сметане, оливковом масле. И о том, что любит хороший европейский завтрак в хорошей гостинице в Австрии или Италии.
– Но вкус MacCoffee исправляю молоком.
– Тогда зачем его вообще пьешь?
– Привычка…
Она видела, как он расхаживает по своей большой квартире с чашкой в руке. На плите булькает овсянка, по телевизору новости, а в ноутбуке почта. Вот он гладит рубашку. Выбирает галстук. Звонит телефон. Нет, это звонят в дверь. Сын…
Они сидели в халатах и смотрели на туман. Город медленно приходил в себя после ночи.
Кряхтя, проехал трамвай. Он пил сок. Она кофе.
Чего-то испугавшись, взлетели голуби…
В саду было холодно. Сирень надела мохеровую кофту. У пиона понизилось давление. Тюльпаны, в разноцветных гольфах, молитвенно сложили лепестки.
Он уехал… Вчера… А она не спросила куда…
Май ходил в плаще с длинными рукавами. Она лежала на шезлонге, укрытая по нос одеялом и писала ему письмо.
– Не пиши. Лучше говори.
– А разве так можно?
– Со мной можно все…
Она огляделась по сторонам. Сад, с шарфом на шее, пил бульон. Пустые холодные лавочки. Цветы прикрывали уши руками. Боялись отита. Она отчетливо слышала его голос со всех сторон. Его голосом говорила облетевшая вишня, давно не крашеная калитка и даже удивленная герань.
Дождь напротив ел леденец на палочке. У него была еще полная коробка петушков. Значит, есть время…
Вышла мама, с чашкой сладкого какао. Сверху для вкуса она посыпала тертый шоколад… 16:00… Солнце закрыло лицо руками.
– Может, иди в дом? Замерзнешь.
– Нет…
Покраснели пальцы. Северный ветер отдавал морозом. У вишни покрылась мурашками кожа. Тюльпан стеснялся плакать. Она пила горячее какао, а хотелось водки.
Май выбился из сил. Он разносил пледы и свитера цветам.
– Почему ты так тяжело дышишь?
– Я уже 12 часов за рулем.
– Остановись. Нужно походить.
– Идет дождь…
Она посмотрела напротив. Ворох оберток от леденцов. Дождя нигде не было.
– Сколько градусов?
– +5. Иди, родная. У тебя уже синие губы.
– Еще чуть-чуть.
У гиацинтов поднялась температура. Май разговаривал с соседкой. Просил у нее одолжить одеял.
– Иди, солнышко.
– Почему?
– Я не могу ехать. Ты все время стоишь у меня перед глазами.
А про себя добавил: как когда-то, сотни лет назад, круглосуточно стояла напротив самая первая, самая израненная любовь…
Температура падала. Ночью будет 0. Изо рта шел пар. У пиона от низкого давления разболелась голова. Май помчался к ним с чашкой кофе. У сирени в рукавах маялись обмороженные цветы…
1967 год. Конец июля. Киев – Минск
Сколько в поезде едет тревог…Сколько радости едет и горя.Бесконечность железных дорогПротянулась от моря до моря.Но у каждого где-то в путиЕсть свое станционное зданьеГде ты жил, где ты должен сойти,Где ты с детством назначил свиданье.Сколько зим не бывал, сколько лет.А вернешься к родному порогу.Дайте в юность обратный билет.