Да! Я беспомощный тюфяк. Я вижу спину своей сгорбленной фигуры, понуро уходящую под горку. Я представляю, как на коленях прошу прощения у Марины. Как соглашаюсь с тем, что я ничего не делал. Как сажаю ее на поезд до Москвы. Как остаюсь тут в одиночестве. И как спиваюсь один на один со своим инфантилизмом.

– Сегодня?.. Алло?.. Сегодня? – спрашивает трубка.

– Что? – я возвращаюсь к разговору.

– Объявление прочли сегодня?

– Да… – не понимаю смысл вопроса.

– Катя, ты объявление по квартире опять что ли дала? – спрашивает голос куда-то в глубину комнат.

– По квартире? Нет! Не давала! – отвечает Катя.

– Вы ошиблись, молодой человек… Квартиру продали, – недовольный голос обращается уже ко мне.

– Простите…

– По дому давала объявление… – кричит Катя издалека.

– По дому? – переспрашивает ее мужской голос и тут же возвращается ко мне. – Может, по дому?

– Ну, конечно! – я делаю резкий вдох радости, зима обжигает легкие. – Конечно по дому… точнее, по половине…

– Понятно… Катя, иди разговаривай… И скажи, чтобы не звонили так поздно!

– Простите меня! – говорил я уже в пустоту.

– Да! – трубку берет Катя…

Я бежал под горку, окрыленный свершившимся. Мои бронхи горели от мороза, который врывался с каждым вздохом. Мне было жарко. Счастье вскипятило мою кровь. Все-таки я не тюфяк.

– Я не тюфяк! – прокричал я льдинкам звезд. Они вздрогнули и осыпались снежным дождем.

– Я не тюфяк! – прокричал я залаявшей собаке за забором, и она замолчала.

– Я не тюф… – и голос мой сорвался. Связки не выдержали.

В дом я входил совершенно осипший и с бронхитом.

– Где тебя носит? – встретила меня супруга, курящая в тамбуре.

Ну, вы поняли, что это стандартный вопрос, и я не стал тратить силы на оправдания. Я просто прохрипел.

– Я договорился!

– С кем? О чем?

– Завтра едем смотреть дом… точнее, полдома.

– Это еще ничего не значит! – она затушила окурок и вернулась внутрь.

– Это значит! Еще как значит! – сказал я себе и клубящемуся вокруг меня дыму. – Для меня это много значит,

***

Хозяева заехали за нами в одиннадцать утра. Это было так обходительно с их стороны.

– Чего вам по морозу ходить. Доедем за десять минут. Тем более что нам по дороге.

Мы загрузились на заднее сидение «Форда Эскорт». С трепетом и благоговением. Нечасто приходилось ездить в иномарках. Я был воодушевлен. Марина мрачно смотрела в окно. Сашка, закутанный в одеяло, ерзал у меня на руках. Катя на пассажирском сидении сидела к нам вполоборота и все время щебетала о прелестях, с которыми нам предстоит встретиться. И о том, как она нам завидует. И об огромных плюсах частного домовладения. И о совсем крохотных, ну, совершенно незначительных минусах, которые отвалятся сами собой после парочки счастливых дней, прожитых в столь дивном месте. Она улыбалась так, что казалось, еще минута и прямо на наших глазах расцветет анютиными глазками, ромашками и покроется пышными хризантемами.

– Правда же, Коленька? – все время обращалась она к своему мужу.

Он бодро поддакивал и резво вел машину, поглядывая на нас в зеркало заднего вида. Николай вообще был похож на ромовую бабу, источающую мед, патоку и сливочный крем одновременно. Улыбка тоже не оставляла его лица ни на секунду. Она была настолько приторно сладкой, что аж в горле запершило и захотелось выпить чаю. Тогда я отнес это на счет своих охрипших связок. И даже Марина оттаяла и подключилась к беседе. А Санька мирно засопел в моих объятиях.

Это сейчас я такой опытный, сижу тут и рассуждаю с умным видом о том, как нас облапошили. Но, сидя в теплом «Форде», я проглотил всю эту ботву, не поперхнувшись, и даже не заметил, как мы приехали.