Ева ухмыльнулась, отворачиваясь от клубов сельской пыли, которыми напоследок наградил ее зарвавшийся водитель:

– «Ну до чего же разные менталитеты! Восточные мужчины примитивны, как алюминиевый чайник. Увидел симпатичную женщину без солидного мужского сопровождения и давай охать, и руки тянуть. Полная противоположность французским самцам. Те романтичны, галантны, учтивы, внимательны. О том, чтобы предложить знакомство со своей персоной вот так, как сейчас в такси или даже в кафе, где я нахожусь одна – не может быть и речи, ведь им хватает воспитания учитывать тот факт, что женское уединение нельзя тревожить. Да, что говорить, если французы никогда не нарушат границы, даже если понравившаяся девушка будет находиться в шумной, но чужой для него компании. Ничего не предпримут, а лишь будут с интересом и украдкой смотреть в сторону объекта своего обожания. А Восток… Ни в какое сравнение не идёт с европейскими традициями. И дело тут, наверное, даже не в темпераменте, а в элементарных законодательных базах, охраняющих европейских женщин, как безусловную ценность. В Париже этого Рустема уже давно бы затаскали по судам…

Так, стоп. Плевать сейчас на всех мужчин мира, Ева! Пора шагать вперед».

Еве предстоял увлекательный путь в прабабкино прошлое, а заодно и в свое будущее с возможностью, как можно скорее слить по рыночной цене весь этот доставшийся в наследство хлам, и наконец, оплатить пошатнувшееся финансовое настоящее своей клиники. В Париже возвращения Евы ждало, выстраданное годами ее усилий, детище – собственная клиника пластической хирургии. Графитовое угрюмое величественное здание на Rue Lepic, принадлежавшее когда-то посольству Венесуэлы, а теперь служившее для человеческого перерождения из гусениц в прекрасных бабочек.

Еве приносила колоссальное удовольствие ежедневная возможность наблюдать за тем, какими осчастливленными покидают ее светлые палаты люди. Как меняется их выражение глаз, когда при выписке они глядятся в свои обновленные отражения. Да и кровь на скальпеле, подкожный жир в банках, сукровицу на перевязочных бинтах – признаться, Ева тоже любила. Специфичная психика любого оперирующего врача позволяет спокойно перекусить печеньем, глядя через стекло операционной на то, как ассистенты накладывают швы на свежевыпотрошенный живот пациента.

Любила Ева и деньги. Но вот они, в свою очередь, пока взаимностью не отвечали. Клиника будто бы застряла на этапе своего раннего детства, в той поре, которая требует от неспящего родителя лишь внимания, беспокойств, заботы и, конечно, инвестиций. Как любил говорить Еве её бухгалтер, упитанный, педантичный и модный, как заправский франт, и временами душный месье Дюбуа: «Ева, в современном бизнесе – ты, как бы это покорректней сказать, „чересчур и слишком доктор“. Всё, чему ты уделяешь всецело своё драгоценное внимание, связано лишь с качеством хирургической работы и уровнем предоставляемой реабилитации. Безусловно, врачебная репутация важна. Но надо быть „хотя бы чуть-чуть предпринимателем“. Где-то сэкономить, где-то ограничиться в тратах, где-то пересмотреть систему вознаграждений сотрудникам. И уж совершенно точно не идти на поводу каждого каприза своих пациентов. Всем мил никогда не станешь, а вот разорившимся руководителем – легко и непринужденно».

В ответ Ева обычно куксила нос и, передразнивая наставнический тон своего финансиста, произносила: «Ну и что? Да, возможно я не коммерсант, зато отменный хирург. Взгляните на эти стены! На них почти не осталось свободного места от обилия дипломов, сертификатов и наград. То-то! Хорошим врачом нельзя стать. Им можно только родиться! Слышали когда-нибудь, многоуважаемый Робер, фразу „Лекарь от Бога“? Так вот, в этой связке никогда не было продолжения – „И торгаш от Черта“».