А вот Олдос Хаксли в своем великом романе «О, дивный новый мир» пишет о тоталитарном обществе нового образца, где люди не только не хотят бороться против своего рабства, но и испытывают радость от такого положения. Главное – вовремя получить дозу наркотика, сомы. Порцию индивидуального счастья, после которой не важно, что происходит с человеком рядом.

В предисловии к роману Хаксли говорит, что новым тоталитарным режимам совершенно необязательно походить на старые. Управление государством с помощью репрессий и казней, специально организованного голода, арестов и ссылок не только антигуманно, но к тому же неэффективно, а в эру передовых технологий неэффективность – страшный грех перед Господом. Взамен старого образца автор предлагает куда более эффективную систему, где всемогущий исполнительный комитет политических руководителей, опираясь на целую армию администраторов, держит в руках порабощенное население, любящее свое рабское положение. Для существования такой матрицы нужны, прежде всего, министерства культуры, главные редакторы и школьные учителя. Важно, чтобы человек сам захотел стать рабом.

Хаксли у нас читают реже, чем Оруэлла. И видят лишь планктон репрессивного общества, но матрица уже давно действует по глубинным законам. На смену оцеплению ОМОН пришли защитные рвы, вырытые в сознании граждан СМИ, где мутная вода для достоверности, как завещал Геббельс, разбавлена чистой водой правды. Роль же сомы выполняют симулякры счастья, замкнутого на потреблении. Иллюзия свободы, иллюзия выбора – обманки современного мира. Человек, выходя на очередной митинг, скандируя очередные лозунги и швыряя бутылки и камни, думает, что он принадлежит себе. «Мы не рабы!» – кричит он, опьяненный иллюзией свободы, но, возвращаясь домой, вновь попадает в матрицу рабства, подключаясь к паблику или телепрограмме.

На деле – этот человек борется не против системы, а лишь против одного из ее проявлений. Система построена так, что она дает иллюзию борьбы и, главное, удовлетворение от процесса. Возможно, человек как бы добивается своего, испытывая нечто вроде личностного социально-политического оргазма, но система не исчезает – она лишь натягивает на себя новую личину. Будто мечом тыкаешь в кисельное озеро. Подобное происходило и на Евромайдане в Киеве, и в 1993 году в Москве.

Заканчивая наноэкскурс в антиутопии, скажу еще вот о чем: и Хаксли, и Оруэллу предшествовал роман «Мы» Евгения Замятина. Книга – базовая для понимания коллективного разума. Роман написан в 1920 году. Имена и фамилии заменены цифровыми кодами – автор предчувствовал наступление digital-эры; идентичность стерта и обезличена. Замятин категоричен: мы безымянный код, встроенный в систему. В мире «Мы» нет места фантазии, нет места мечте, которая отличает людей, общества друг от друга. Мечта – единственное пространство свободы, заповедная территория. «Мои мечты не знают границ, пока пуля не прервет их полет», – говорил Эрнесто Че Гевара. В случае народа – пуля должна оборвать жизнь последнего ее представителя. Ведь человек мечтает и в тюрьме, и в собственной кровати. Его можно лишить чтения, прогулок, еды, сна даже, но мечту отнять невозможно. Это может сделать лишь сам мечтающий.

Однако если нельзя без помощи пуль уничтожить мечту, то можно переформатировать ее источник: чтобы человек мечтал о том, что будет выгодно системе – не о свободе, например, а об иллюзии свободы. В современном мире этого достигли благодаря овеществлению мечты: она стала предельно конкретна и заключилась в предметах сугубо материальных – в айфоне или коттедже у моря (в зависимости от желаний и возможностей мечтающего). Синяя птица, если вспомнить старую песню, наконец-таки поймана, огранена сапфирами и выставлена на полку элитного бутика, чтобы позднее, при должной настойчивости в мечтаниях, перекочевать на полку в особняке или апартаментах.