В реальность его вернул знакомый аромат карамельной выпечки, которую он в самые радужные свои дни уплетал с детским восторгом под лирическую музыку со сладким пряным горячим шоколадом.

Маленькая кофейня, напоминающая французскую булочную, встречала гостей широкой лестницей в шагов десять, выполненной из тонкого темного металла, аккуратно сужающейся к входной ажурной двери из тяжелого дерева шоколадного цвета. Внутри помещение казалось не большим, но уютным – несколько круглых столиков с накрахмаленной скатертью, деревянная стойка, выполненная в таком же изящном стиле, как и парадная дверь, приятная хозяйка, быстро бегающая среди посетителей с радушной улыбкой и приветливым голосом. Все возвращало к приятным воспоминаниям и так недостающей сегодня гармонии. Он вытащил аккуратную папочку со слегка потрепанными письмами – сокровище, которое ему досталось совсем случайно от одного столичного друга, и направился к самому дальнему столику рядом с просторным окном. Он заказал горячий шоколад, карамельный круассан, и, надев очки в тонкой оправе, погрузился в чтение в этот раз трудно поддающихся ему страниц. Шурша помятыми листами слегка выцветшей бумаги, он медленно переносился в мир, полный любви, непонимания, одержимости и расставания. На очередном письме Ремарка он на мгновение поднял взгляд, отреагировав так на громко хлопнувшую дверь. В секунду сердце забилось так сильно, что он почти схватился за грудь, пытаясь хоть как-то удержать его внутри. В горле пересохло, а кислорода резко стало мало. Пытаясь вырваться из оков, он изо всех сил набрал воздуха и начал медленно дышать, отсчитывая до десяти. Такой способ, помнилось ему, должен был помочь справиться с внезапно возникшим приступом паники и чрезмерным неврозом. Спустя пару минут ясность вернулась к нему – реальность начала принимать привычные очертания, все становилось на свои места, и он, стараясь больше не поднимать головы, попытался вернуться к чтению, которое больше никак не могло его поглотить. Увы, но наслаждаться письмами сегодня, ему уже было не суждено. Страницы его больше не цепляли, внимание рассеялось, а одна и та же строчка, прочитанная уже в 15-й раз, стала его раздражать.

– Привет, – произнесла она несколько неуверенно, попросив разрешения присесть за его столик. – Вид из этого окна очень завораживает.

– Ага, – буркнул он, стараясь не поднимать взгляда, и жестом разрешил ей сесть. Он подумал, что его волнение уже рассеялось призраком заснеженной ночи, но, увидев ее рядом, его сердце застучало еще сильней.

Она сидела почти неподвижно, ее глубокие зеленые глаза спокойно смотрели в мир через стекло высокого окна. Казалось, ее взгляд направлен не на зимний двор с незнакомыми ей прохожими, а куда-то далеко, в таинственную известную только ей вселенную, немножко грустную, но родную и любимую. Свет горящей лампады, дополняющей убранство столика, в борьбе с основным освещением аккуратно подчеркивал ее изящные черты лица, линию чуть-чуть обветрившихся губ алого цвета, легкий румянец, изгиб шеи, слегка покатые хрупкие плечи, спрятанные под синим свитером. Она была как будто безучастной, тихонько пила свой латте, и никак не решалась посмотреть на своего молчаливого собеседника.

– Здесь очень вкусный кофе, – он начал первый в попытке завязать разговор.

– Да, – согласилась она, прижавшись губами к картонному стаканчику.

И вновь тишина. В другом углу помещения послышался громкий хохот совсем молодых ребят. Трое друзей искренне смеялись над своим четвертым товарищем, рыжеволосым мальчишкой лет 15ти с таким же рыжим от веснушек лицом. От волнения быть рядом с такой крутой для него компанией он с жадностью набросился на взбитый молочный коктейль, не заметив на своем лице оставшиеся очаровательные усы бледно белого цвета. Глядя, как его друзья смеются, несколько секунд он искренне не понимал, что вызвало столь горячую реакцию. Но, почувствовав плавно стекающую пенку к губам, он все понял и покраснел от смущения, из-за чего его лицо стало особенно красным.