По пути не попалось ни одного мало-мальски интересного персонажа. Все как под копирку: девушки в полуобморочном состоянии, будто парней прежде вообще не видели, хотя близко подойти не решались. Парни смотрели по-разному – кто-то с опаской, а кто-то с вызовом – но среди обоих полов были и те, кто открыто шарахался в стороны. На такую реакцию я только усмехался про себя – вот у кого чуйка работает на «отлично»; мы здесь не для того, чтобы производить впечатление и кадрить девчонок: приходим в себя, находим нарушителя, нейтрализуем и валим дальше.

Только эти пункты, и только в таком порядке.

Во время трёх пар пытаюсь отгородиться от того шума, который рождали эти бесящие меня перешёптывания. Конкретно вот эту часть переезда я не любил, потому что за пару сотен лет быть объектом внимания уже порядком надоело. То ли дело – Средневековье: прискакал на коне, навёл кипишь/ужас (нужное подчеркнуть), да забрал парочку жизней, если надо. Всё. Чисто. Чётко. Слаженно. Это потом мы решили, что тупо сделать свою работу – скука, и можно внести некоторое разнообразие в серые будни. Только теперь это решение вечно выходит нам боком, так что пора, походу, возвращаться к «Пришёл –> отработал –> исчез».

– Кажется, тащить сюда Игната в первый же день было не лучшей идеей, – слышу ленивый голос Принца, когда выходим в коридор после учебного дня. – Он и так-то нестабилен, а сегодня явно лишнюю дозу внимания получил.

Оглядываюсь на младших братьев; поправив распахнутую кожанку, Дан завязывал в хвост свои дреды, и я сделал в голове пометку заставить его сегодня убрать их – выглядит с ними по-дурацки. Игнат хмурился и пинал носком кроссовка невидимые камни, как обиженный ребёнок, и с этим надо было что-то делать.

– Эй, дружище, как насчёт спарринга сегодня вечером? – вопросительно выгибаю бровь.

Брат усмехается: одно дело – колотить грушу, и совсем другое – попытаться набить морду старшему брату.

– Как скажешь.

Киваю и возвращаю взгляд в сторону главного входа, который сейчас казался выходом из чистилища; даже отсюда вижу тонкую корку льда на поверхности брусчатки: вчера весь день шёл дождь, а сегодня ударил неслабый мороз. Выхожу на улицу, вдыхая свежий воздух – после спёртого воздуха аудиторий он казался обжигающим – и словно в замедленной съёмке наблюдаю за тем, как ноги девчонки, идущей передо мной, разъезжаются в стороны. Окружавшие её со всех сторон студенты предпочитают отойти на безопасное расстояние, и я прикидываю, что навернусь через неё, если она сейчас решит шмякнуться. Сокращаю между нами расстояние и так некстати чувствую нарастающий в груди гул – только этого не хватало! Всматриваюсь в лица студентов, пытаясь угадать, кому из них не посчастливилось стать моей новой мишенью, и одновременно с этим подхватываю девушку за локоть.

Так и знал, что помогать другим – не моё призвание; девушка решила, что можно вцепиться в меня, раз уж я всё равно её подхватил, и тонкие пальцы сжались вокруг ворота моей толстовки. И пока она пыталась перевести после испуга дух, я понял одновременно две вещи.

Первое – она и есть моё задание.

Эта мысль принесла с собой облегчение: значит, не придётся заводить эти ненужные знакомства и заставлять себя улыбаться людям, от которых уже выворачивает наизнанку. Облегчение быстренько сменилось раздражением – я ведь не собирался торопиться, а теперь от братьев точно не скроешь тот факт, что у нас, в общем-то, нет причин задерживаться здесь дольше, чем нужно.

Второе – я воспринимал её далеко не как «просто очередное задание».

На эмоции я был со дня создания не способен; это было обязательным условием моего существования, ибо чувства мешают качественной работе. Меня вполне себе устраивал такой вариант – зачем они нужны, раз они мешают, так? Но я смотрел в эти испуганные синие глаза и понимал, что что-то не так. Меня конкретно кры́ло – а я даже не мог понять, чем именно. Я никогда не чувствовал любовь и потому воспринимал её как нечто абстрактное – есть и есть, ну и хрен бы на неё. И хотя прежде не ощущал её, я сразу понял,