Открыв глаза, я увидела, что по обеим сторонам ладьи сидят вовсе не коты, а волки карлы Ильмы. Поймав мой взгляд, они разом подняли морды и завыли. Я и сама больше не узнавала себя. Увидела, что стала одной из них, бегу, низко наклонив голову.

На охоту. В нос бил острый запах свежей крови. Он будоражил и звал, я облизывалась и бежала быстрее, обгоняя соратников. А снег, девственно белый и сверкающий под лунным светом драгоценной пыльцой, хрустел и приминался под лапами.

Наконец, показались Чёрные скалы, и запах крови стал ощутимее. Я почти видела жертву, сражённую раньше, чем мы добрались до неё. Вожак сел и завыл, разом прекратив наш гон. Что-то древнее и глухое, словно удар тяжёлой кости о дерево, зашевелилось там, в глубине пещер, куда никогда не проникает свет.

Мужчина лежал лицом вниз, но запах его крови не оставлял сомнения: мёртв. Звери всегда чуют жизнь, и смерть пахнет иначе. Я не могла подойти ближе, хотя запах терзал сильнее жажды в летний зной.

А потом вожак поднял что-то с земли, лежащее неподалёку от поверженного и метнулся обратно. Мы сделали то же самое, были рады умчаться прочь от этих мест, где пахло не просто смертью, а чем-то таким, неокончательным. Горьковатым и ореховым.

Я бежала последней. Оглянулась, словно кто окликнул.

Мужчина, давеча лежавший мёртвым, стоял, широко расставив ноги и скрестив руки на груди, и смотрел нам вслед. Его лица было не разглядеть, но я понимала, что теперь он меня запомнит.

И дорого дала бы за то, чтобы не совершать глупости и не проникать в эту пещеру, где мёртвое не мертво окончательно.

Но я уже оглянулась и теперь буду помнить запах умертвия. А брошь, что нёс вожак, пахла им, холодом и смертельной горечью.

2

— Госпожа-госпожа, — испуганно верещала Мектильда.

Я лежала на полу, прикрытая тонкой тканью, намокшей от моего тела, и дрожала. Не смела открыть глаза, понимая, что кроме бывшей служанки, чьи быстрые лёгкие пальцы массировали мне виски, в купальне находились и другие. Трое.

Служанки и варта Иона.

— Что она? Больна? — с презрением в голосе прошептала паукообразная. Её истинная сущность выглянула наружу. Я даже подумала, что сейчас открою глаза и увижу мохнатые лапки, плетущие толстые нити паутины. — Скальда не любит больных.

— Никто не любит больных, варта. Они сеют несчастья, — поддакнула служанка.

— Или это делают длинные языки, — улыбнулась я и распахнула глаза, превозмогая боль от яркого света, бившего в лицо.

Трое склонились надо мной, одна из служанок с опущенными уголками рта, будто она всегда печальна и вот-вот заплачет, держала лампу с белоснежным пучком света, бившегося о стекло.

— Пришла в себя, ну и славно! — варта Иона нахмурилась и протянула длинные узловатые пальцы к моим губам. Я бы с удовольствием отвернулась, но сдержалась, моля лишь о том, чтобы отвращение не выплеснулось наружу. Я всегда боялась насекомых.

«Снова пытается считать мои воспоминания», — подумала я.

— Отпусти ты её, — Иона строго посмотрела на Мектильду, и та убрала руки от моей головы.

Правильно, чтобы паучихе никто не мешал. Я сейчас слишком слаба, чтобы противостоять ей, не то что заменить истинные воспоминания ложными.

— Вот так, — слушала я голос молочной сестры Славной Лив, и всё снова поплыло перед глазами. — Не причиняй себе боли.

Во рту пересохло, живот налился тяжестью, словно я съела целого цыплёнка, я покашляла, желая избавиться от кома в горле, посмотрев в глаза темнокожей девы без возраста, но снова провалилась в чёрную плотную бездну. Летела и ни о чём не думала. Потом рядом мелькнуло что-то золотое, почему-то я была уверена, что это колесница. Собрала невесть откуда взявшиеся Силы и воспарила к маленькому кружку света над головой.