— О Боги, помогите! — только и успела прошептать я, как невидимые пальцы коснулись моих губ, запечатав рождающийся крик.

— Никто не придёт.

Я и сама понимала.

— Что тебе надо?

— Ты.

Ветер звучал в моей голове и продолжал изучать моё тело. Мои сведённые судорогой пальцы вцепились в одеяние, но я не могла даже прикрыться. Стояла, словно статуя, краснела от лёгких прикосновений, рождавших в груди неведомую доселе дрожь. Смесь испуга, жалости, любопытства. И чего-то ещё.

— Кто ты? — взмолилась я, когда ветер проник между моих сжатых ног. Тут уж, от страха или от желания предотвратить кощунственное, Сила забурлила, ударила в голову, и руки ожили. Я шумно выдохнула и забилась в угол, наконец, прикрывшись одеждой.

— Уйди!

Воздух вокруг заискрил голубым, заколебался, подёрнулся рябью, и ветер стих.

— Разве ты не трогала себя там? —пропали вдали Его слова. Они были чужими, ледяными и безжалостными. Кто бы ни посетил меня сегодня, он придёт снова. Как лис, повадившийся в курятник.

Леди-мать читала мне эту сказку в детстве. Рыжий разбойник с белоснежными лапами нашёл лаз в заборе и ходил на двор, чтобы послушать клёкот домашней птицы. Он убеждал глупых куриц и индюшек, что в диком лесу совсем одичал и хотел бы найти друзей, Долгое время он никого не трогал, лишь изредка плотоядно щёлкал остроносой пастью.

Так продолжалось какое-то время. Птицы привыкли к странному гостю, а он всё расспрашивал их да и сам рассказывал о лесе. Мол, там вольготно, просторно, я заберу вас туда.

И забрал. По одной. Но никто не вернулся на двор, хотя остальные свято верили: ушедшие обрели счастье. Там много зерна, а ручьи столь прозрачны, что грязная поилка с ними и близко не сравнится.

Когда лис пришёл за последней курицей, она спросила, почему он не придушил их всех сразу. «Так неинтересно. Главное — не приз, а игра», — был ей ответ.

Странная сказка, но мне только такие и нравились. Я ещё доказывала своей королеве, что куры и индюшки и впрямь были счастливы, потому что они верили в то, что там, за забором, их ждёт лучшее будущее.

— Что с вами, госпожа? — Мектильда просунула голову в приоткрытую дверь. На её лбу блестели бисерины испарины. — Вам плохо? Мне послышалось, вы вскрикнули.

— Непривычно быть без одежды.

— Простите, госпожа, но здесь надо только так. Я отвернусь.

Отбросив одежду на лавку, откинув распущенные волосы за спину, я твёрдо вошла в нагретую купальню. Ноги еле касались скользкого мраморного пола, ещё хранившего печать холода, как и всё здесь. Впереди возвышалась каменная ладья, и вот именно она излучала тепло, по которому я так соскучилась!

Никто не говорил здесь, что и как делать точно. Не давал указаний, когда стоять, когда говорить, зато наказания за ослушание непроизнесённых вслух приказов следовали незамедлительно. И всё же сейчас, как никогда, мне было понятно, что делать.

Взобравшись по ступеням, я без страха вошла в горячую воду, на поверхности которой плавали голубые лепестки. Села на выступ, подобрав ноги так, чтобы колени находились возле подбородка и обхватила их руками.

Снова попыталась беззвучно молиться, не знаю уж, каким именно Богам, скорее той деве с золотистыми волосами, и вода показалась ещё горячее. Шептала слова на странном наречии, которому никто меня не учил, чувствовала, как по обе стороны ладьи, мягко ступая на подушечках пушистых лап, подходят огромные полосатые коты и садятся, склонив головы.

— Я не знаю, зачем я здесь, — прошептала я уже на всеобщем языке.

К счастью, Мектильда не мешала. Кажется, она лила воду на мою спину, шею, голову, но дышалось на удивление легко. Ноздри щекотал лёгкий цветочный аромат.