Иногда я видела, как мама смеялась рядом с дядей Толей. Один раз он подарил маме цветы — семь красных гвоздик, которые мы водрузили в хрустальную вазу и поставили в центре стола.

— Как на могиле неизвестного солдата, — ворчала бабушка, складывая руки в замок под массивную грудь.

Я же закатывала глаза, мечтая, что когда-нибудь мне тоже подарят цветы. Пусть даже красные гвоздики, ради такого я готова была и неизвестным солдатом побыть…

К слову, первый в жизни букет мне подарил Федос. Не знаю, какая оса его укусила в тот день. На моё четырнадцатилетие он постучался в дверь нашей комнаты, потом открыл дверь, потоптался на пороге и сунул мне в руки букет из пяти белых роз на высокой ножке.

— С днём рождения, что ли, — произнёс он торжественную речь.

— А у меня пирог с вишнёвым вареньем, — пригласила я гостя к столу. — Бабушка испекла.

— Клёво, — кивнул Федос.

Прошёл к столу, сам себе налил чаю и отрезал, мне на радость, большой кусок пирога. Пироги я тоже не любила, не так сильно, как борщ, но уничтожение на моих глазах куска теста с вареньем ужасно радовало — значит, его не придётся жевать мне, в надежде стать похожей на человека.

Через несколько минут с чаепитием было покончено. Я гостеприимно завернула ещё несколько кусков с собой, счастливо поглядывая на сиротливо лежавший треугольник пирога, который остался на столе.

— Цветы-то в вазу поставь, — сказал Федос на прощание.

Я в ответ согласно кивнула, показывая подбородком на вазу в серванте. После я устроила благоухающие волшебным ароматом розы, а через несколько месяцев переехала с мамой и бабушкой в бурно строящийся микрорайон близлежащего пригорода.

— Как думаешь, у них был роман? — спросила я, устроившись на каменной столешнице рядом с раковиной, смотря, как бреется Федос.

На мне была только майка от новой шёлковой, кружевной пижамы. Под пятой точкой устроилось махровое полотенце, свёрнутое в несколько слоёв. Не успела я пристроиться на столешницу, как Федос, кинув короткий взгляд, поднял меня одной рукой и подсунул полотенце.

— У кого? — Федос покосился на меня, перевёл взгляд в зеркало, продолжил водить станком по лицу.

— У твоего и отца и моей мамы.

— Не знаю, — пожал плечами Федос. — А что?

— Просто интересно, — я поёрзала, устраиваясь удобней, подняла колени к подбородку, обхватила их руками. — Мама сказала, что ты разобьёшь мне сердце, душу и жизнь, точь в точь как твой отец.

— Зачем мне разбивать тебе сердце? — уставился на меня Федос. — А жизнь зачем?

— Вот и я думаю, зачем?.. — моргнула я.

И правда, для чего Федосу ломать мне жизнь, а тем более разбивать сердце? Федос — он как Тор, только лучше. Кому мифический персонаж может навредить? Правильно — никому! Главное, не забывать, что всё происходящее — сказка. Колебание тектонических плит, благодаря которому стало возможно невозможное. Фантастический временной виток, который скоро завершится, и всё закончится. Тор вернётся в свой Асгард, к рыбкам-попугаям и прочей фауне, а я — в свою комнату, к мольберту, маслу, акварели, пастельным мелкам, недовольству бабушки с мамой, к которому я привыкла так же, как Тор к своему молоту.

— Не забивай себе голову, — ополоснув лицо, сказал Федос. — Может, что-то и было у них. Хорошо, что не получилось.

— Почему хорошо? — уставилась я на говорящего почти Криса Хемсворта, только лучше.

Ни один красавчик, будь он из Австралии или Асгарда не мог сравниваться с Федосом. В этом я была уверена в шесть лет, в это же верила в двадцать шесть.

— Потому что тогда ты стала бы моей сводной сестрой, и я не смог бы тебя трахать. А сейчас ты моя конфета, а не сестра, так намного лучше.