— Можем кровь взять, — кивнул головой доктор. — Биохимический и клинический анализ, — дальше он начал перечислять показатели, на которые меня собираются проверить.

С каждым сказанным словом мне становилось хуже и хуже. Откуда в моём тщедушном, обгорелом теле столько крови?

— Федос, — попыталась я возразить. — Не надо. Я же просто обгорела…

— Что «не надо»? — уставился на меня вылитый Тор, только коротко стриженный, и в этот раз не голый. — Обязательно нужно удостовериться, что это не что-то опасное. Вдруг у тебя солнечный удар, или тепловой? Или инфекция какая-нибудь? Правда? — гаркнул он, от чего два доктора закивали, как болванчики на торпеде автомобиля.

Я согласилась. Второй доктор, оказавшийся лаборантом, взял у меня кровь, пока я отворачивалась, зажмурившись. После довольный собой Федос ускакал в аптеку, а я уснула крепким сном.

Проснулась от негромкого звука телевизора. Федос сидел в кресле, листал каналы, иногда заглядывал в телефон и время от времени бросал озадаченные взгляды на меня, вздыхая. Всё это я наблюдала из-под полуопущенных ресниц.

Потом меня дисциплинированно мазали, сбрызгивали и поили таблетками, включая витамины и БАДы, которые впарили моему рыцарю в аптеке. Кормили сначала куриным бульоном, как я люблю — с лавровым листом и укропом. Откуда Федос знал мои предпочтения и как сумел договориться в местном ресторане, я не спросила. На ужин принёс пеленгаса, уж очень он мне понравился накануне, а ночью сбегал за барабулькой, которою страшно захотелось, и передал привет боевым афалинам.

Ночью Федос исправно нёс вахту. Аккуратно, стараясь не разбудить, мазал меня кремами каждые два-три часа, так что утром на меня из зеркала смотрела Илва. Правда, краснощёкая, но вполне привычная, которая точно не тянула на музу Пикассо из Парижского борделя. Днём меня снова щедро мазали, кормили, развлекали и позволяли спать, что я и делала с огромным удовольствием, пользуясь тем, что головная боль совсем прошла.

В общем сложности мы просидели в номере три дня. Я пыталась отправить Федоса погулять, развеяться, отлучиться от бестолковой меня, умудрившейся не только уродиться в папашу родного, но и обгореть на вечернем, пусть и южном солнце.

Даже предлагала познакомиться с кем-нибудь. Последняя мысль мне не очень-то нравилась, но я прекрасно понимала, что Федос — любимец женщин и работодатель рыбок-попугаев. Рано или поздно это случится, так стоило ли тратить время на неудачный набор генов в моём лице?

На моё щедрое предложение Федос ответил ставшим привычным за пару дней поцелуем в лоб, а потом, будто не веря тому, что температуры нет, градусником подмышкой.

Ранним утром, небо ещё было предрассветного, серовато-молочного цвета, меня разбудил Федос.

— Вставай, — сказал он.

Я открыла глаза и уставилась на то, чему могли быть произнесены эти слова, если бы не было так очевидно, что природа по утрам не спит, вернее — стоит. Что мне было делать с полученной информацией, я спросонья не разобралась. Не успел в мою голову прийти поистине гениальный план, как вид перекрыли белые боксёры, и настойчивый голос повторил:

— Илва, вставай.

— Куда? — поинтересовалась я, поднимаясь с кровати с намерением отправиться в ванную.

Там меня встретило вполне живое, румяное отражение в зеркале. Правда, кое-где на плечах кожа начала слезать, но это настоящие пустяки по сравнению с тем, что могло бы быть. Плечи можно и прикрыть. Нет, плечи нужно прикрыть.

— Я тут тебе наряд купил, — заявил Федос, когда бесцеремонно зашёл в ванную. — Мы едем в Утриш! — объявил он.

— Куда? — совершенно неизящно зевнула я.