Я замерла, расширив глаза. Мой взгляд метался между безразличным лицом Домиано и Арнольдом, который пылал жадностью, словно полоумный. Взгляд Домиано, скользнувший по мне, был холоден, будто я – всего лишь разменная монета. Моё тело предательски дрожало. Я не хотела, чтобы он отдал меня Арнольду. Я ошибалась. Хуже Домиано мог быть только Арнольд.

– Топор войны, говоришь? – в голосе Домиано мелькнул интерес, от чего по моей спине побежал холодный пот. Арнольд сделал шаг ко мне, и я, не раздумывая, отступила, спрятавшись за могучую спину Домиано. Он не шелохнулся, но я увидела, как напряглись его плечи, будто в любой момент он готов был вцепиться врагу в глотку.

Прошу… Домиано… Не соглашайся.

– Да, Домиано. Столько лет наши семьи убивали друг друга, и только мы с тобой смогли довести эту войну до холодной. Если ты отдашь мне эту девчонку, я признаю тебя лидером всех мафий мира. Мы вместе захватим Аравию и покончим с ними, – тараторил Арнольд, задыхаясь от нетерпения. Он напоминал безумца из фильмов о психбольницах. Только это происходило наяву.

Я осторожно сжала ткань идеально отглаженного пиджака Домиано. Пожалуйста… Повернись… Посмотри мне в глаза… Не отдавай…

Он медленно обернул голову через плечо, будто услышав мои беззвучные мольбы. Я подняла взгляд, вцепляясь глазами в его чёрные, глубокие, как сама ночь. Я впервые в жизни была готова умолять. Домиано – это не чудовище. Он – моя единственная защита. Моя стена. Моя крепость. Пока отец лежит между жизнью и смертью, только он может удержать меня от гибели.

Я жалобно замотала головой, мысленно выпрашивая: оставь меня с собой.

Домиано закрыл глаза, на мгновение задержал дыхание… и повернулся к Арнольду.

– А кто тебе сказал, что я хочу зарыть топор войны, недоумок? – его голос, хриплый и глубокий, как раскаты грозы, разнёсся по залу. Я вздрогнула. – Я буду лидером всего мафиозного мира, Арнольд. А если ты откажешься преклониться передо мной – я убью тебя голыми руками.

Я осторожно выглянула из-за его спины и встретила взгляд Арнольда – бешеный, налитый кровью. Домиано это заметил. Резким движением он притянул меня за край платья назад.

– А её ты никогда не получишь. Она моя, – эти слова резанули моё сердце, словно лезвие. Острые, безжалостные, и всё же… я не могла не признать: от них сердце билось сильнее, громче, будто готово было вырваться из груди.

Он повернулся ко мне, не глядя, и коротким кивком указал на выход. Я не посмела перечить. Мне было жутко страшно.

Мы вышли из здания, словно из капкана, и расселись по машинам. Домиано вёл на высокой скорости. Он был зол. Я чувствовала это кожей, каждым нервным окончанием.

Мне было стыдно. До боли в горле.

– Домиано, прости меня, – тихо проговорила я, зажимая между пальцами ткань платья. Он медленно повернул голову в мою сторону и несколько долгих секунд пристально смотрел на моё лицо, лишь изредка бросая короткие, почти равнодушные взгляды на дорогу. Казалось, будто ему всё безразлично, будто он спокоен до ледяного равнодушия. Но стоило мгновению смениться – и я прокляла свои наивные мысли.

– Я тебе приказывал не открывать свой рот, чёрт тебя возьми! – взревел он на весь салон, его голос оглушительно разнёсся под потолком, заставляя меня судорожно зажать ладонями уши. – Зачем ты закрываешь то, чего у тебя нет?! Может, ты действительно инвалидка, чтоб тебя? Может, у тебя нет ушей?! Ты хоть понимаешь, что теперь он не оставит тебя в покое?! Он захочет тебя отыметь, как последнюю шлюху, а когда ему надоест – скормит тебя своим пираньям!

Каждое слово будто кромсало моё сердце, резало кожу, оставляя кровоточащие раны. Я чувствовала, как слёзы горячими потоками катятся по щекам, предательски вырываясь наружу. Мне было стыдно. Мне было больно. Я прикусила губу, чтобы не всхлипнуть вслух, но тщетно – боль душила.