– …Ты сам мне не раз говорил, какого мнения придерживаешься о Вербоме.

– Мы сейчас говорим не о нем! – закричал маркиз. – Когда гость переступает порог моего дома, его следует встречать хлебом и солью! А вместо этого на него набрасываются и кусают! – Увидев меня, он воскликнул: – А вот и наш дикий зверь!

Маркиз двинулся в мою сторону, и на мгновение мне показалось, что он собирается дать мне пощечину.

– Ваше больное воображение способно измыслить какое-нибудь оправдание? – Он был в ярости. – Отвечайте! Как вы посмели напасть на моего гостя под крышей этого дома?

– Он негодяй, – ответил я.

Правда обладает такой силой, что способна вызвать сомнения даже у самого могущественного из людей. Маркиз понизил голос, хотя и совсем немного:

– Разве вас не учили, что на границе между добром и злом есть некая смягчающая прокладка, имя которой – правила хорошего тона? Вы разорвали брюки королевского инженера, разорвали зубами!

Я хотел еще что-то добавить, но он не дал мне даже рта раскрыть – им снова овладел гнев.

– Молчите! Я не хочу вас больше никогда видеть! Jamais!!![25] – зарычал маркиз. – Отправляйтесь в свою комнату и не показывайтесь оттуда до завтра, когда за вами приедет экипаж и увезет вас домой или куда вам будет угодно, но только как можно дальше от Базоша. Прочь с моих глаз!

Оказавшись один в комнате, я стал биться головой о стену. Ехать домой без звания, без рекомендательного письма! Отец меня убьет. Но хуже было другое: к этому моменту я уже понял, какая удача выпала на мою долю. Жизнь сделала мне подарок, который нельзя было купить ни за какие деньги: волею судьбы я превратился в единственного ученика несравненного гения полиоркетики[26]. Одновременно я понимал, что мои штудии далеки от завершения, – в действительности от меня еще оставалась скрытой добрая половина знаний, которые мог дать мне Базош. Но непереносимее всего казалась мне разлука с Жанной.

Я повел себя как дурак, как законченный идиот. По сути дела, допущенная мной ошибка была ошибкой плохого ученика. Если бы я не перестал наблюдать внимательно, как пытались научить меня Дюкруа, если бы страсть не ослепила мои глаза, я бы понял, что Вербом никогда не сможет завоевать сердце Жанны. Так нет же, дурной характер, присущий всем Сувириям, все мне испортил.

Как бы то ни было, с этого дня я возненавидел Вербома на всю оставшуюся жизнь. Позже по вине колбасника из Антверпена меня заковывали в цепи, пытали, отправляли в изгнание и наказывали еще страшнее. Но никогда он не причинял мне такого вреда, как в тот первый раз. Я питал к нему ненависть безграничную и безупречную, как самое чистое стекло. Надо сказать, что это чувство было взаимным и не умерло, пока эта свинья не получила по заслугам. Жаль, что этот эпизод не относится к нашей истории, потому что меня распирает желание рассказать, как мне удалось отправить его на тот свет. Я причинил ему такие страдания, что даже ад, когда он наконец очутился там, показался ему, наверное, турецкой баней.

Ладно, ладно, если ты будешь себя хорошо вести, моя дорогая и ужасная Вальтрауд, я потом об этом расскажу, вставив эту историю где-нибудь между главами. Но если тебя вырвет от ужаса, постарайся отвернуться! Я знаю, что у вас в Вене есть пословица, которая гласит: «Лучшее в жизни – иметь доброго друга, но неплохо иметь и доброго недруга» – или что-то в этом роде. Мерзкая ложь! Если враги у тебя настоящие, добрыми они быть не могут никак; есть только враги живые и мертвые; и пока они остаются в живых, покою тебе не будет.

Ну-ка принеси мне парочку бисквитов.