Ты понимаешь, о чем я говорю, моя дорогая и ужасная Вальтрауд? Конечно же не понимаешь. Однако ничего сложного тут нет. За твоей спиной свернулся у огня мой кот. Видишь, как он на меня смотрит? Это оно и есть.

До поры до времени я не понимал значения моих татуировок. Братья Дюкруа наградили меня вторым Знаком за подсчет горошин. Не смейтесь! Я больше не мог выносить пыток в Сферическом зале. Меня от него уже тошнило! Он внушал мне такое отвращение, что я даже не заметил, каких успехов добился.

Вы станете внимательным человеком, только когда будете начеку даже в минуты рассеянности. Вы меня поняли? Ну конечно нет. Я в то далекое время тоже этого не понимал. Внимание должно стать частью вашего существа, и тогда, даже если вам будет казаться, что мысли уносятся куда-то далеко, все ваши органы чувств будут работать и беспрерывно исследовать мир вокруг.

Однажды за обедом передо мной поставили тарелку с турецким горохом. В тот день Дюкруа обедали вместе со мной и сразу поняли, что моя голова занята посторонними мыслями. (Они не ошибались: я думал о том, что волосы на лобке у Жанны точно такого же цвета, как этот горох.)

Арман стукнул меня по лбу поварешкой:

– Кандидат Сувирия! Сколько горошин у вас в тарелке? Отвечайте немедленно!

Я быстро проглотил полную ложку гороха и ответил:

– В тарелке была девяносто одна горошина. А сейчас осталась восемьдесят одна.

Мой ответ им очень понравился. И я не соврал, хотя до того момента, как они мне задали свой вопрос, не отдавал себе отчета в том, что знал ответ. А горох я проглотил, не только чтобы их подразнить: мне хотелось доказать свое умение наблюдать явления в их развитии, а не только в какой-то конкретный момент.

Когда я выходил из Сферического зала, мне задавали неизменный вопрос:

– Кандидат Сувирия, что было в зале?

С какой бы точностью я ни описывал висевшие там предметы, указывая расстояние, отделявшее их от пола и друг от друга, обычно их приговор звучал так:

– Удовлетворительно, но до совершенства вам далеко.

И наконец однажды, в самом конце своего перечисления, я замолчал на минуту, а потом добавил:

– И еще там был я.

Мне сто раз повторяли: наблюдатель является частью наблюдаемого; но, к своему стыду, должен признаться, что прошло много месяцев, прежде чем я осознал свое присутствие под белыми сводами. Возможно, сей постулат покажется вам попыткой научить меня быть скромным или просто не очень удачной игрой слов. Но это не так.

Когда враг готовился к наступлению на мой бастион, я должен был увидеть все и все пересчитать: наши ружья и ружья врага, состояние оборонительных укреплений, количество пушек, протяженность и ширину вражеских траншей. И учесть свой собственный страх. Ничто в этом мире так не искажает реальность, как ужас. Если я не замечу, что боюсь, страх увидит всю картину за меня. Или, как сказали бы Дюкруа: «Смятение овладеет вашими глазами и увидит все за вас». Мир пребывает в постоянной братоубийственной схватке: одни умирают, штурмуя стены, а другие – защищая их. Но в конечном счете противники бьются не на жизнь, а на смерть под крошечным белоснежным куполом, затерянным в каком-то уголке Вселенной, равнодушной к нашим страстям и страданиям. И это и есть Mystère.

Третий Знак я получил, когда завершил свою бесконечную траншею.

– Поздравляю вас, кандидат Сувирия. Вы заслужили свой третий Знак, – сообщил мне Арман. – Однако разрешите мне проанализировать ваши действия при выполнении задания. Когда вы достигли границы нашего необработанного поля, вы продолжили свою работу, орудуя киркой и лопатой и устанавливая габионы. И поступили правильно, хотя и разрушили живую изгородь на краю поля. Мы не отдали вам приказа остановиться, а инженер должен точно следовать командам и выполнять их неукоснительно. Но, несмотря на это, разве вы не заметили, что за изгородью начиналось поле, засеянное пшеницей?