Далее следовала самая нежная часть письма:

Переводу выражение cap de lluç не поддается. Если перевести его дословно, получится «щучья голова», но по-каталански оно означает нечто вроде «круглый дурак».

Однако неожиданно доброжелательный тон его послания меня вдохновил. Если бы старик, чей скверный характер был мне прекрасно знаком, по-настоящему рассердился, он бы велел мне немедленно возвращаться в Барселону и поджидал бы меня там с ремнем в руках, чтобы задать мне знатную порку. Вместо этого он приложил к посланию деньги на оплату моего обучения на несколько месяцев вперед. Я ему написал, что в Базоше берут за обучение вдвое больше, чем в школе кармелитов, просто для того, чтобы прощупать почву, а папаша выложил денежки и глазом не моргнув.

Скорее всего, он заподозрил обман и, естественно, попал в точку. В первый же день я спросил у братьев Дюкруа, какую плату в Базоше рассчитывали получить за мое обучение. Это был единственный раз, когда мне случилось видеть их оскорбленными.

– О чем вы говорите, кандидат?! Неужели вы воображаете, что маркиз нуждается в ваших деньгах? Это вы будете получать от него стипендию на протяжении вашего пребывания здесь. Таким образом, если вы, покинув эти стены, начнете их поносить, в глазах всего света такое поведение будет выглядеть низостью.

Столь благородная идея никаких возражений у меня не вызвала. Если честь аристократов позволяет нам на ней наживаться, то какие тут могут быть возражения? Пребывая в Базоше, я получал денежки от Вобана и от моего папаши, который выкладывал вдвое больше, чем раньше платил канальям-кармелитам. Мне даже удалось сделать заначку, как говорят каталонцы. (Если бы только знать, как обернется моя жизнь и куда денутся эти денежки!)

Я тут долго распространялся о своих страданиях, но уверяю вас, что не хочу выглядеть нытиком в ваших глазах. У меня хватило ума быстро сообразить, что Базош был неким подобием Ноева ковчега, только населенного не разными животными, а блестящими идеями.

Под солнцем Бургундии я превратился в крепкого и красивого юношу. Мои мышцы закалялись под звон лопаты и кирки (да и сок лимона – бррр! – тоже тому способствовал). После нескольких месяцев, проведенных в моей траншее, я орудовал саперным инструментом, словно это были чайные ложечки. Но главное заключалось в другом: в моем мозгу накапливались уникальные знания.

В целом мире, наверное, нашлось бы только сто или двести человек, которые могли превзойти меня в необычных науках Базоша. Братья Дюкруа умели пробуждать в учениках неравнодушное отношение к занятиям, и очень скоро я сам требовал от них, чтобы они научили меня всем своим секретам. Моя усталость сменилась жаждой знаний. Чем меньше сил у меня оставалось, тем сильнее мне хотелось перейти к следующему уроку. Только я освоил основы инженерного дела, как уже горел желанием внести усовершенствования в решения задач. Добавлю ко всему сказанному следующее: мало кто, говоря о благах любви, вспоминает, что это чувство пробуждает в нас тягу к знаниям.

Ибо Жанна была второй причиной того, что я не погиб и был способен постоянно быть начеку. Чтобы доказать вам пользу любовной страсти для процесса обучения, я приведу вам один пример.

Однажды я прогуливался с Арманом в окрестном лесочке. В Базоше развитие «внимания» не ограничивалось упражнениями для зрения. Иногда, шагая по полю, я должен был называть все звуки, которые слышал. Люди не уделяют достаточного внимания слуху, и им невдомек, сколько самой разной информации способны предоставить нам уши. Дуновение ветерка, звон струй скрытого от глаз источника, жужжание невидимых для нас насекомых, удары молота о наковальню где-то вдали…