Новых заказов на препараты не было, поэтому женщины выдавливали прорезанные в картонных листах заготовки и складывали из них маленькие серебристые коробки. Потом они фасовали в эти ящички сладкие белые шарики и клеили этикетки гомеопатических лекарств.

– Девки, обедать идем? – вдруг вскинула голову Жанна.

Откуда-то она всегда точно знала, сколько времени, даже смотреть на часы ей не было нужно. Кто-то пошел в магазин, вскипятили чайник. Кира не пила чай на работе: вся вода на заводе была дистиллированной – такой чистой, что казалось, наоборот, в ней полно всяких примесей. Другие привыкли, а Кира не смогла. Но в этот раз она тоже отхлебнула из кружки. Чтобы перебить вкус, положила побольше сахара, но чай все равно получился ужасным. Пересилив себя, сделала еще глоток – так хотела пить. Это не помогло. Во рту все равно было сухо, язык прилипал к небу. Машинально Кира отвернула кран и подставила ладонь лодочкой под струю воды. Было так приятно, что она засучила рукава и намочила предплечья. В тот день она не обедала, но после смены долго стояла в душевой, покрываясь водой как пленкой, а дома, раскладывая макароны с тушенкой по тарелкам, чувствовала себя такой сытой, будто уже умяла целую кастрюлю.

Дом Зорева достроили к зиме. Работа еще оставалась, но он отложил ее на весну и всех распустил. Слава устроился сторожем в школу и дежурил через день, ночуя на раскладушке в учительской. Когда он возвращался утром, Кира торопилась на завод, а когда приходила она, уходил Слава.

В декабре еще один розовый цветок появился внизу живота. В январе и феврале новых цветов не было, зато в марте распустились сразу два: розовый за правым ухом, и бледно-фиолетовый на внутренней стороне локтя.

Зима развеялась как тягостный сон, который утром уже и не вспомнишь. Ранней весной Кира накопала еще мерзлой земли и, когда та оттаяла, распределила ее по пластиковым коробам. В землю опустила семена и накрыла до поры пластиковым пакетом наподобие теплички. По утрам подходила смотреть: показались ли ростки, развернулись ли листья. Когда земля уже достаточно прогрелась, Кира прибралась в саду и высадила на холме новые цветы. Это были астры, которые теперь напоминали Кире о Гале. Она решила устроить для них отдельную клумбу и любовно украсила ее камешками с речки.

Иногда в сад приходила Алена, которая со смертью Гали стала жить одна. Хотя формальным опекуном девочки была бабушка, она контролировала скорее ее расходы, чем ее саму. Алена молчаливо глядела в белые просветы между темными стеблями, не увлекаясь ничем конкретно, но уходила с каким-нибудь цветком или букетом, которые вплетала в прически на юбилеи и другие праздники. Иногда Кира прерывала оседающую на пунцовых лепестках тишину и заговаривала про Женю, который дружил с Аленой и Леной по принципу общего двора.

Бывало, ночью она тихо вставала с постели и садилась на край Жениной кровати, касалась покрывала, гладила ладонью скатавшийся ворс. Бывало, мальчик просыпался, поднимал на нее сонные глаза, спрашивал чуть взволнованно:

– Мам, ты чего не спишь?

– Хочешь, мы с тобой будем жить в красивом городе? С кинотеатром и каруселями, может, даже планетарием, – шептала Кира, но сын ее уже не слышал, спал.

Открытые окна жадно вдыхали горизонт, а вместе с ним – свежий необъятный аромат цветов.

Иногда в сад приходила практикантка Альфия. На заводе она приглядывала за подопытными животными, кормила и чистила клетки, и ее кожа сочилась теплым кислым запахом – как сено, измятое горячими животами взволнованных зверей. В отличие от других она не смотрела на сад, а слушала его, для верности закрыв глаза. Анемоны, левкои, мимозы, фиалки, гвоздика, нарциссы, гиацинты, жонкили, резеда, жасмин – тысячи невидимых жизней сливались в единое, постоянно изменяющееся многоголосье.