– «Она звала меня „мой татарский принц“… Нет, „мой башкирский вулкан“!»

– Нахуй Саня? – спрашиваю, но Бабавоз уже ухмыляется:

– Он едет.

Саня является в кожанке, купленной на «Авито» у вора-неудачника. Лицо – маска клоуна, который забыл, как смеяться.

Думаю: «Он как рентген. Просвечивает насквозь, но видит только брехню».

ГЛАВА III: НОВАЯ ИСТОРИЯ САНИ – «КАК Я СТАЛ ЗВЕЗДОЮ РЭПА»

Саня вваливается в комнату, как ураган из бреда:

– Братишки! Я записал трек с Тимати!

Бабавоз напрягается, будто у него в желудке завелась змея.

– Тимати? Тот, что с «Black Star»?

– Ну да! Мы тусили на его яхте, курили траву…

– Какую траву? Подорожник? – я вставляю, зная, что Бабавоз вот-вот взорвется.

Саня игнорирует:

– Он сказал: «Саня, ты гений!». Потом мы поругались из-за бабы…

– Из-за бабы? – Бабавоз хрипит.

– Ну да. Его бывшая хотела меня.

Бабавоз вскакивает, опрокидывая стул:

– Ты… ты даже врать толком не умеешь! Где трек?

– У меня украли флешку! – Саня разводит руками. – В метро.

Думаю: «Его истории – как фейерверк. Ярко, громко, а потом только дым и вонь».

Бабавоз хватает Санину куртку:

– Иди нахуй! Или я тебя выкину с балкона!

– Попробуй! – Саня ухмыляется. – Я же умею летать.

ГЛАВА IV: ЧЕТЫРЕ ДНЯ АДА – КОГДА БРЕД СТАЛ НОРМОЙ

Саня спит у нас. Его храп – звук бензопилы в руках маньяка. Каждую ночь Бабавоз точит нож, бормоча:

– Разрежем. Выбросим в море…

Думаю: «Море далеко. А холодильник деда близко. Там уже лежат старые иллюзии».

Саня плодит истории:

История вторая: «Как я выиграл Оскар»

– Меня пригласили в Голливуд! Сыграл бандита…

– Бандита? – перебиваю я. – Ты же даже воровать не умеешь.

– Режиссёр плакал! Говорил: «Это гениально!».

– А где статуэтка? – Бабавоз бьёт кулаком по столу.

– Украли. В аэропорту.

Бабавоз хватает нож. Саня прячется за меня:

– Андрей, он же шутит!

Думаю: «Он как вирус. Заражает бредом, чтобы выжить. А мы – антитела, которые атакуют сами себя».

«БАЛКОННЫЙ БЛЮЗ: НОЧЬ, СИГАРЕТЫ И МОЛЧАНИЕ БОГА»

Балкон. 3 часа ночи. Воздух холодный, как взгляд бывшей любовницы. Мы с Бабавозом сидим на пластиковых стульях, курим «Приму» – сигареты, которые пахнут картоном и поражением. Внизу, во дворе деда, ржавые холодильники блестят под луной, как гробы для надежд.

– Ты веришь в Бога? – внезапно спрашивает Бабавоз. Его голос хрипит, будто он проглотил наждак.

Думаю: «Бог? Если он есть, то сидит сейчас на таком же балконе. Курит. Смотрит вниз. И ржёт».

– Нет, – говорю я, выпуская дым кольцами. – Но если бы верил, то молился бы коньяку.

Бабавоз хрипит – то ли смеётся, то ли кашляет. Его сигарета тлеет, как красный глаз циклопа.

– Я вот верю, – он тычет окурком в темноту. – В Бога-клоуна. Он сидит на облаке, жрёт попкорн и смотрит, как мы тут дерёмся с тараканами за крохи.

Тень от пальмы на соседнем участке ползёт по двору, будто чья-то рука тянется к последней бутылке. Где-то скрипит флюгер – старый, сломанный петух, который давно забыл, как кричать.

– Помнишь Машу? – я бросаю окурок вниз. Он падает, как метеор для тараканов. – Спросила, может, встречаться.

Бабавоз молчит. Потом произносит:

– Любовь – это как доширак. Вроде бы тепло, а потом понимаешь – это просто химия.

Думаю: «Он прав. Мы все – химия. Кокаин в венах, никотин в лёгких, алкоголь в мозгу. И ни капли души».

Где-то завывает собака. Или это ветер в трубах дедовых холодильников?

– Саня сегодня говорил, что летал на Марс, – хмурюсь. – Там, блять, пески и тараканы с лазерами.

Бабавоз хватается за вторую сигарету. Зажигалка чиркает, вспыхивая на миг – в его глазах мелькает что-то, похожее на боль.

Думаю: «Мы все – этот двор. Дед копошится в нас каждое утро, ищет, что ещё можно спасти. Но спасать уже нечего».