Но Маша не умолкала. Она говорила о родителях-алкоголиках, о школе, где учительница биологии пыталась соблазнить её креветкой из аквариума, о том, как однажды продала почку за билет на концерт «Ленинграда».

– Может, встречаться? – она вдруг встала, поправляя чулок, который сползал, как надежда.

Мы шли к автовокзалу через рынок, где торговали китайским ширпотребом и душами. Маша цеплялась за мою руку, её голос звенел, как разбитое стекло:

– Представь: я буду готовить тебе борщ, а ты будешь бить посуду в припадках творчества!

Я молчал. Её слова смешивались с рёвом автобусов, криками таксистов, воем собаки, прикованной к ларьку с шаурмой.

– Ответь! – она остановилась, и в её глазах мелькнула тень того хомяка, который всё ещё искал выход из желудка Бога.

А что, если… Мысль ударила, как ток. *Что если мы встретились до того, как я узнал, что любовь – это просто химия в мозгу, или после, когда уже не осталось нейронов для веры?

– Я… не знаю, – выдавил я.

Она уехала на автобусе, который пах соляркой и апельсиновым дезодорантом. Я смотрел, как её лицо тает за грязным стеклом, и вдруг понял: кокаин кончился.

ЭПИЛОГ БЕЗ НАЗВАНИЯ

Мы проспали 16 часов. Проснулись от того, что дед стучал молотком по холодильнику, выбивая ритм похоронного марша.

Бабавоз копался в торбе, где лежали:

– пустой свёрток;

– смятая пачка «Беломора»;

– презерватив с истёкшим сроком годности;

– ключ от квартиры, которой у нас не было.

– Есть? – он повернулся, и я увидел в его глазах ту же пустоту, что и в торбе.

Солнце било в окно, разрезая комнату на полосы. В одной – я, в другой – он. Где-то между нами висел вопрос Маши, как нож, забытый на проволоке.

– Может, сходим к деду? – я кивнул вниз. – У него там стиралка с мотором… Мясо в морозилке?

Бабавоз фыркнул. Дед в это время завёл бензопилу. Звук разорвал тишину, будто он пилил само время.

Мы легли обратно. Холод пробирал сильнее. Я закрыл глаза, и передо мной поплыли образы:

– Маша, кормящая хомяка, который ест свой хвост.

– Дед, строящий из холодильников Вавилонскую башню.

– Бабавоз, плачущий в стену, из которой сочится чёрная смола.

Голод, холод, торба… Всё как было. Всё как будет.

Где-то за стеной взвыла бензопила. Или это смеялся Бог, наблюдая, как две крысы в клетке жуют собственные хвосты?

ПРОЛОГ: СОЧИ – ГОРОД, ГДЕ ДАЖЕ ПАЛЬМЫ ПЬЮТ

Просыпаюсь от того, что язык прилип к нёбу, как алкаш к стойке бара в «счастливый час». Голова гудит, будто в ней поселился рой пчел, жующих кокаин вместо мёда. Бабавоз лежит рядом, лицом в подушку – кажется, он пытается задохнуться, чтобы не видеть этот бред. В комнате пахнет плесенью и поражением.

Думаю: «Почему потолок не падает? Он же видел, что мы тут творим».

Денег нет. Бабавоз уползает на подработку в магазин «Светлячок», где продают просрочку и иллюзии. Я остаюсь гнить на матрасе, слушая, как тараканы за плинтусом обсуждают мои кости:

– «Он опять проиграл…»

– «Нет, просто забыл, как дышать».

ГЛАВА I: ЗАЖИГАЛКА, БУЛКИ И СИГАРЕТЫ, КОТОРЫЕ МЫ СЪЕЛИ

Бабавоз возвращается с деньгами, пахнущими потом и унижением. Покупаем булки, дошираки и сигареты «Прима» – пачку, которая пахнет картоном и концом света.

Думаю: «Сигареты – это как обещания. Сначала зажигаешь, потом вдыхаешь пепел».

По дороге жрём, как звери. Крошки падают под ноги, голуби смотрят с презрением:

– «Даже мы не настолько отчаянные».

Бабавоз молчит. Я знаю, о чём он думает: «Зачем мы взяли зажигалку? Чтобы поджечь этот ад? Или себя?»

ГЛАВА II: САНЯ – ЛЖЕЦ, КОТОРЫЙ НЕ УМЕЕТ МОЛЧАТЬ

На следующий день Бабавоз бросает фразу, как гранату:

– Звонил Саня.

Саня. Человек, который врёт, даже когда молчит. Помню, как он клялся, что был любовником Алсу: