Длинной ее повесть не была. После того, как я отключилась, меня перенесли в дом Елены Степановны.

– Фельдшер хотел тебя в больницу отправить. В райцентр. Но мы отбили. Там такие врачи, что лучше сами выходим…

– Спасибо, – промямлила я. С некоторых пор я отчаянно боялась появляться в людных местах и тем более учреждениях.

Дети, что было важнее всего, не пострадали. Прибежавшие родственники разобрали их по домам. Тех, у кого взрослые были на работе, увели друзья. Все сложилось благополучно. Никто не пострадал. И Оленька пришла в себя, едва оказавшись на свежем воздухе.

– Школу не восстановить, – пригорюнилась хозяйка. Вся ее семья подавлено замолчала, но говорить об этом пока не решалась, опасаясь за слабое сердце Елены Степановы.

В былые времена я легко исправила бы эту несправедливость. Но теперь могла лишь скорбно молчать.

– Выключи ты его, – вдруг сердито буркнула старшая дочь хозяйки. – Надоели уже, ей Богу. Одно и то же целый день. Нашли цирк!

Я машинально проследила ее взгляд. На стене веранды беззвучно работал телевизор. Показывали новости.

– Журналюги эти мимо нас в соседнюю деревню ехали. Там гусиную ферму кто-то из местных открыл, вот и позвал их.

– Ага, и вместо того, чтобы помогать детей спасать, они за камеры схватились. Что за люди?!

Все внутри меня словно похолодело. От ужаса я далеко не сразу смогла заговорить. Заметив произошедшие во мне перемены, гостеприимные хозяева расценили их по-своему.

Решив, что кадры моего в обнимку с Оленькой падения из окна напугали меня, заставив вспомнить о пожаре, поспешно выключили телевизор.

Но это было не так. Я боялась вовсе не увиденного. Сила, внушавшая мне страх, была куда сильнее и опаснее любого пламени.

Я нервно убрала за ухо упавшую прядь. Стараясь казаться естественной, поднялась. Руки предательски дрожали, я поспешно убрала их за спину.

– Ты так побледнела, – охнула Елена Степановна. – Того и гляди в обморок упадешь. Тебе нужно срочно прилечь!

– Все хорошо, – заверила я, пятясь к выходу.

Мне нужно было срочно бежать, а не прилечь. Моя неловкая попытка улыбнуться еще больше насторожила хозяев. Все разом бросились уговаривать меня остаться. А я физически ощущала, как отпущенное мне время истекает.

Все же я смогла высвободиться, не обидев Елену Степановну и ее семью. Точнее, обидев несильно. Они охотно поверили в мою усталость и желание привести себя в порядок. Убедить их в том, что провожать меня не нужно, оказалось труднее, но и с этим я справилась. Ведь дом моей подруги, где я жила с момента появления в поселке, был совсем рядом.

Едва скрывшись за забором гостеприимного дома, по обе стороны которого росли шикарные высокие кусты жасмина, я припустила к себе.

В столь поздний час поселок неизменно спал. Но сегодня в некоторых домах еще горел свет – свидетельство дневных переживаний.

Однако дом моей подруги находился в самом конце улицы, укутанный ночными сумерками, спрятанный за кронами деревьев и кустов небольшого сада.

Стараясь не замечать, как сильно кружится голова, я побежала. Длинные мои волосы развевались словно пиратский флаг на корабле, несущемся прямиком в смертельную бурю.

Оказавшись в саду, я остановилась. Прислушалась. Тишина стояла невероятная. Подобное здесь было редкостью, ведь совсем рядом проходила железная дорога и гулкий перестук колес был столь же естественен, как воскресный звон церковных колоколов и утреннее щебетание птиц.

Мне стало чуточку легче. Быть может, я и вовсе потревожилась напрасно. Вполне возможно, что это были местные новости и о репортаже уже завтра никто не вспомнит. Никто не узнает.