На пару секунд теряюсь. Может, я не так роскошна, как Алина, но не уродина точно. На что этот оболтус намекает?

— Ты что-то имеешь против моей юбки? — стараюсь говорить спокойно. — Она что, недостаточно хороша для тебя?

Чума неопределённо играет пальцами в воздухе.

— Мой друг знаешь как в таких случаях говорит?

— Что тебе пора сбить корону лопатой? — напускаю на себя невинный вид.

— Он говорит: не суди книгу по обложке! Ты же не милая заинька, Крис. Ты — головная боль. Каких у меня только девушек не было, но с такой скоростью мне мозг ещё никто не выносил.

— То есть, я всё-таки заинька? — цепляюсь к словам. Не упускать же случай подействовать ему на нервы.

— Я тебя, как девушку, даже не рассматриваю.

— Не успел? — Вскидываю брови.

Чума выдаёт совершенно демоническую улыбку, такую развязную и злую, что я под столом вытираю о джинсы вспотевшие ладони.

— И не собираюсь.

— А что так? — тяну сладким голосом. — Вот я на тебя, как на парня, спокойно смотрю. Мордашка у тебя ничего такая, смазливая. Стрижка стильная, ужимки хорошо заучены... Сиськи зачётные, больше, чем у нас с Алиной вместе взятых...

— Оставь мои сиськи в покое, — цедит Чума сквозь зубы, мрачно барабаня пальцами по столу. — Сдался мне твой «восторг», вот ей-богу!

— Ты красивый, — продолжаю искренне. — И всё. ВСЁ, слышишь? Потому что пустой как пробка. Баловень судьбы, у которого мозгов как у амёбы, если думаешь, что я собираюсь...

— А придётся! — перебивает он бескомпромиссно. — К тебе, курица, у меня такие же требования.

— Требования? — в этот раз реально не въезжаю я.

— Быть убедительной и делать всё то, что обычно делают влюблённые девушки. Иначе кто нам поверит? — припечатывает ехидно. — Да-да, и вот так мило краснеть периодически тоже.

Сомневаюсь, что действительно была красной, но зато теперь чувствую, как предательски начинают гореть мои щёки.

Чума открыто с меня угорает. Что ж, добровольно связаться с таким засранцем — это действительно смешно. Но хорошо смеётся тот, кто не остался в дураках.

— Встретимся в восемь у памятника Пушкина, — бросаю сухо.

Его высокомерный взгляд застывает на моих губах, будто с них опять сорвалась глупость.

— А чего сразу домой к тебе с оркестром не заехать?

— Папа строгий, — привираю частично… и вжимаюсь в кресло, насколько это позволяет указательный палец Чумы, подцепивший нагрудный карман моей рубашки. — Что ты делаешь?!

— Записывать буду, — Он крутит у меня перед лицом шариковой ручкой, без позволения взятой из моего же кармана. — Ты так подробно всё распланировала. Боюсь что-то забыть.

Решаю не обращать внимания на ехидный голос. Есть у меня одна задумка. Мне же лучше, если он всё выполнит в точности.

— Ты сказал «заехать». Я так понимаю, машина у тебя имеется? — перехожу на деловой тон.

— Спортивная, — гордо кивает Чума, что-то сосредоточенно чиркая на салфетке.

— Отлично. Предварительно сгоняй на автомойку, если есть необходимость.

— Обязательно.

— Ещё цветы нужны, — продолжаю осторожно, поражаясь его внезапному смирению.

— Какие?

— Тюльпаны.

— Цвет?

— На твой выбор. И побриться бы тебе… — произношу, разглядывая колючую даже на вид щетину.

Чума медленно отрывает взгляд от салфетки, глубоко втягивает воздух...

— Ещё пожелания будут? — обжигает льдом на выдохе.

— Футболку смени, — решаюсь добавить после недолгих сомнений. Но, видя, как хрустит в его кулаке ручка, быстро добавляю: — Всё!

Чума двигает ко мне салфетку, исписанной стороной книзу.

— Проверь, ничего не забыл?

— Конечно… — решаю не испытывать удачу, и… осекаюсь, глядя его художество.

На бумажной поверхности во всех анатомических подробностях нарисован мужской детородный орган.