Кто-то накинул на плечи Тэмучина лисью шубу с шелковым подбором, нежнее которого лишь объятия Борте.

– А-а, это ты, Боорчу, – сказал он, не оборачиваясь: тепло расслабляло.

– Я, хан, – ответил Боорчу. – Кто бы еще посмел?

– Верно, – легко вздохнул Тэмучин и тронул коня.

Надо отдать должное уму и такту хуннов, табгачей и тюрков. Они относились к окрестным народам как к равным, пусть даже непохожим на них. Идеологии периферийного варварства они не создали. И благодаря этому, при неравенстве сил, они устояли в вековой борьбе и победили, утвердив как принцип не истребление соседей, а удержание своей территории – родины – и своей культурно-исторической традиции – отечества. И потому они просуществовали свои 1500 лет и оставили в наследство монголам и русским непокорную Великую степь.

Теперь, когда весь арсенал этнологической науки в наших руках и мы знаем о невидимых нитях симпатий и антипатий между суперэтносами, настало время поставить точки над i в вопросе о «неполноценности» степных народов и опровергнуть предвзятость евроцентризма, согласно которому весь мир – только варварская периферия Европы.

Сама идея «отсталости» или «дикости» может возникнуть только при использовании синхронистической шкалы времени, когда этносы, имеющие на самом деле различные возрасты, сравниваются, как будто они сверстники. Но это столь же бессмысленно, как сопоставлять между собой в один момент профессора, студента и школьника, причем все равно по какому признаку: то ли по степени эрудиции, то ли по физической силе, то ли по количеству волос на голове.

Лев Гумилев. «Черная легенда»

Коня Ожулун звали Серый Хоро.

Каждый его год был втрое против человеческого, но ход старика стал таков, что хоть чаи распивай, сидя на его спине, – влага из сосуда не расплещется. Потому, когда женщины собрались и поехали на гору Хорхонох за целебными травами, то Ожулун не усидела в мягкой арбе и, едва удалившись от ставки, перебралась на спину Серого Хоро.

Он, разумник, дождался своей всадницы, ее скупой ласки и отозвался на легкое поглаживание теплых ладоней по гриве долгим и молодым ржанием: прекрасна степь в весеннем соку разнотравья!

«Не надышаться, не наглядеться…» – радовалась и его хозяйка, рожденная на севере, но давно отвыкшая от высоких кряжистых гор, от лесистых склонов и камнепадов. Как повзрослевший ребенок, что познал в путешествиях и походах манящую необозримость мира, только в случае опасности вспоминает материнские ладони, так и она думала о севере, где много великих гор и потаенных пещер, таежных схронов, в которых могут незаметно жить и плодиться не один десяток племен. Но позволительно ли человеку борджигиновых кровей жить подобно горным зверушкам? Степь опасней… Здесь немалая часть мощи и сил уходит на охрану жизни человека и рода, но можно ли жить вне этой широты и воли, уподобляясь тарбаганам?

На протяжении всего своего длящегося века Ожулун впадала из нужды в нужду, но, как перепелка крыльями, укрывала свое гнездо, как лисица из потревоженной норы, в зубах переносила своих детенышей в укромные непотревоженные убежища. То кэрэиты, то мэркиты грозили огнем и мечом… То найманы силились смешать их род с земным прахом, вынуждая ее с несмышленышами уходить на север и отсылать немногочисленные сюны в такую даль, откуда посланные уже не возвращались, обоснуя тайные ставки. А теперь? Ее сын, потомок того, кто, уходя от Алан-Куо, матери Бодончора, взбегал по лучам небесного светила, словно желтый пес – он победил многих из многих, но тревога и дурные предчувствия живут в сердце Ожулун, как серые мышата в закутках сурта. Кто вновь нападет на Тэмучина? Неисчислимые ли тьмы Алтан-хана джирдженов со стороны восхода? Или тангуты с полуденной стороны? А что мешает кара-китаям и сартелам обрушиться со стороны заходящего солнца? Хоро-туматы с десятками вольных племен, как снежный буран, могут налететь с севера… На кого опереться Тэмучину? Кто равновелик ему и есть ли такие среди сотоварищей?..