Я вновь вернулась туда, откуда год назад бежала, сломя голову, не оборачиваясь, но разрываясь между желанием вычеркнуть все из своей память или же покрепче ухватиться за каждое из них и как можно лучше запомнить. Вернуться, чтобы исцелиться, прожить это снова и оставить здесь, на берегу, навсегда. Это безумие или самое большое вознаграждение за все те страдания, которые однажды уготовила мне судьба? Тогда почему ничуть не легче?

Море сегодня тихое – после ночного шторма оно предпочитает лениво гнать низкие волны к берегу, больше напоминающие незримое колыхание, словно кто-то невидимый, склонившись над соленой гладью воды, дышал на неё, вынуждая содрогаться.

Я помню, как холодно здесь бывает зимой, как снежинки, срываясь вниз и падая гурьбой в тёмную гладь воды, умирают, обретая в ней вечный покой.

Сейчас я не знаю, где ты, Ноябрь, да и нужно ли? Зачем ворошить то, чему никогда не суждено стать настоящим? Просто почему-то хочется верить, что ты счастлив. Что кто-то варит тебе кофе по утрам, целует в обнаженные крепкие плечи и не позволяет тебе тосковать по пустякам. Надеюсь, что впервые за долгое время ты счастлив. Пусть и не со мной.

Тут и вправду всегда пахнет выпечкой. На обратном пути я знакомлюсь с Марией. У неё пухлое лицо и светящийся самым солнечным и погожим утром взгляд, она словно переносит тебя в детство. На ней ситцевое платье голубого цвета, усыпанное яркими цветами, рыжеватые волосы подобраны позолоченной заколкой с ярко-красными бриллиантами-подделками и грудной голос – приглушенный и умиротворенный, слыша его, я чувствую, как мне становится спокойно.

У неё вкусные симиты: круглые, мягкие, щедро посыпанные кунжутом – с шоколадным наполнением. Мария не скупится на начинку. Её руки, со вздутыми от постоянного замеса теста венами, выглядят небольшими, но дарят ощущение, что они способны на самые фееричные и невероятные вещи в мире. С черным бархатным чаем, отдающим горчинкой на языке, немного терпким и насыщенным, вполне себе можно проглотить собственный язык, не заметив.

– Пообещай заглянуть к нам завтра в обед. Ты совсем посерела, Алиса. Я чувствую ответственность перед этим прекрасным городом – спасти его от твоей серости и тоски, а иначе он и сам позаимствует у тебя это настроение, – она натирает стол, который и без этих манипуляций был блестящим и приятно-гладким наощупь.

Я не удерживаю улыбки, откидываясь на спинку своего удобного стула, пока во мне парочка шоколадно-сырных симитов и больше литра самого вкусного чая.

– Для этого я и здесь, Мария, – стараюсь вложить в свой голос как можно больше уверенности и тепла – ей не о чем беспокоиться, и я это знаю.

– Заставить наш город впасть во вселенскую депрессию, девочка моя?

– Нет, Мария, исцелиться. А твои булочки мне в этом здорово помогают.

И мы вместе заходимся весёлым и лёгким хохотом, позволяя тёплому ветру разносить его по просторной и пустующей террасе, не считая пару, сидящую через три стола от нас.

Они влюбленные и уже остепенившиеся, с большими планами на будущее и уверенностью, что они – то самое исключение, о которых пишут в книгах, что у них, мол, все будет иначе. Не так, как у всех. Наверное, они прилетели в город невиданных красот в свой медовый месяц, либо же просто выбрались в семейную поездку. Но у меня не возникает сомнений, что, вероятнее всего, это первое. Потому что то, с какой любовью и чувственностью они смотрят друг на друга, не позволит сомневаться – они молодожены. В их глазах все еще нескончаемое желание прожить вместе всю жизнь и наблюдать в дальнейшем, как их дети, такие же счастливые и смотрящие на кого-то с еще большим вожделением, однажды смогут занять их место под солнцем и познать настоящую силу любви. Им нет дела ни до моего пристального и бестактного взгляда, ни до нашего громкого хохота с Марией.