Лисс молча сверлила взглядом Эмеру. Затем она поднялась на ноги, ловко спрыгнула со ствола на землю и заговорила со змеёй так, словно не смотрела на неё снизу, а была выше, больше и страшнее:

– Я не обязана отчитываться перед тобой, Эмера. Я не обязана оправдываться. Я принимаю здесь решения. И мои решения не подлежат обжалованию. Твоя задача – их выполнять. И если они тебя не устраивают – значит, ты предатель и мой враг. А ты прекрасно знаешь, как я поступаю со своими врагами.

Никто из стоящих вокруг патрульных и путников не смел издать ни звука – все, затаив дыхание, наблюдали за происходящим. Лицо Эмеры же переменилось: в ранее сверкающем злобой взгляде теперь читался еле сдерживаемый страх, брови сдвинулись к переносице, нижняя губа поджалась и подрагивала. А Лисс продолжала испепелять её жестокими, непоколебимыми янтарными глазами.

Наконец, не найдя больше достойных аргументов, Эмера начала отступать. Сделав несколько шагов назад, она оставила свои последние слова:

– Не тебе рассказывать мне о предательстве.

Змейка развернулась и, крикнув «идём, Кло», двинулась в ту сторону, откуда ранее пришли патрульные. Сокол молча взглянул на Лисс, не решив до конца, что он хочет этим высказать: согласие с Эмерой или же чувство стыда за неё. Затем он догнал девушку-змейку и, обратившись животным вместе с ней, понёс подругу к сосновым вершинам в своих когтистых лапках.

– Ночью отправлю к вам мелких, чтобы узнать, как дела. Тебе нужна ещё какая-нибудь помощь? – спросил у лисички Флафф, собираясь уходить. Та отрицательно мотнула головой.

– …Ты уверена, что принимаешь правильное решение?

В ответ последовало твёрдое, не терпящее возражений «да».

Тогда Флафф, не произнося больше ни слова, превратился в медведя и удалился вслед за улетевшими патрульными.

Лисс еще некоторое время молча вглядывалась в лесную чащу, заставляя героев метаться между послушным ожиданием и напоминанием о том, что нужно поторапливаться. Однако затем она вдруг сорвалась со своего места со словами:

– Давайте, ребята, живее. Нам сюда.

***

Под покровом ночи лес, к великому удивлению, казался уже не столь жутким и гнетущим. Страшные корявые сосны, цепкие кусты, колючая трава с мерзкими пауками – всё слилось в единый чёрный силуэт, который теперь не пугал ни одной отдельной деталью и позволял глазам и телу отдохнуть.

Единственным, что выделялось на фоне этого сплошного пятна, была ночная волшебная живность. С уходом Дневсвета за горизонт и погружением Силентины в темноту на земле и деревьях появлялось всё больше невероятных существ. Каждое из них излучало свечение – тусклое или яркое, всей поверхностью тела либо же отдельными маленькими чешуйками. Свет исходил также и от грибов и растений, таких же волшебных. Они питались лучами Ночсвета и миллиардов звёзд, подмигивающих из-за сосновых вершин. И эта светомузыка охватывала весь лес целиком, переливаясь всеми возможными цветами. Каждый живой организм, чем бы он ни занимался и где бы ни находился, подхватывал эту волну, перетекающую из красного в оранжевый, а из него – в жёлтый и далее.

Лес дышал. Лес был един.

Ночь в Силентине – время волшебства.

В центре углубления лесного ландшафта – своеобразной ямы диаметром в десять шагов – горел костёр. Вокруг него, облюбовав своё отдельное место либо в корнях сосен, либо в куче мягкой травы, устало расположились герои. Каждый из них молча вглядывался в потрескивающее пламя, витая в своих мыслях и стараясь сохранить открытыми слипающиеся веки.

– Ну, и скоро она там? – скульнул Фитч. – Ещё на закате сказала развести костёр, а сама пропала.