При этом вторая половина дня у меня остается свободной для решения срочных вопросов или творческого самовыражения. Так, за последние года два я успела попробовать уйму занятий: по мыловарению и литью свечей, но у меня обнаружилась страшная аллергия на их компоненты; на хатха-йоге я засыпала, рисование картин по номерам и плетение макраме наводили на меня тоску, а видеомонтаж не покорился мне, как вершина Сайпл[1] всему живому.

После десятка провальных хобби я наконец-то оставила попытки раскрыть свое творческое начало и предпочла коротать свободное время в компании с кофе, круассанами и моей давней подругой Ма.

Вообще, Ма – это сокращение от Марианны, но подруге, высокой ширококостной брюнетке со свинцовым взглядом и непробиваемым характером, настолько не нравилось ее имя, что она предпочла сократить его до двух букв, не раздражающих слух. Мне это прозвище нравилось, особенно в свете того факта, что на первый взгляд неприступная и суровая Ма для близких людей была образцом заботы и внимания, настоящей курочкой-наседкой. За все время нашего знакомства, а это без малого шестнадцать лет, я не сосчитаю, сколько советов получила от Ма, но знаю, что абсолютно все из них были рабочими. Короче, Ма была для меня самым близким человеком, можно сказать, старшей сестрой.

Вот и сейчас, сидя в модной кофейне для обеспеченных студентов и попивая халва-латте, я получаю безжалостный нагоняй от Ма.

– Ты действительно думаешь, что твой муж тебе изменяет? Крис, это же смешно. Вы сколько лет в браке? Год?

– Одиннадцать месяцев, – угрюмо отвечаю я и шумно отпиваю из кружки.

– Не верю, что ты насколько плоха в постели, и муж уже сбежал от тебя к другой. Я думала, вы продержитесь хотя бы года три.

Ловлю слезы на подступах и отворачиваюсь к окну. Ма не представляет, каких усилий мне стоило признаться ей в своих подозрениях. Замечая мое настроение, подруга сбавляет обороты осуждения.

– Давай будем мыслить рационально и пройдемся по фактам. Что у нас есть?

– Длительное отсутствие сексуального контакта, – тут же выпаливаю я.

– Насколько длительное? – Ма с недоверием приподнимает одну бровь. Я громко сглатываю. Не хочу говорить. Все равно, что сразу признаться в провале семейной жизни. Отвечаю уклончиво:

– Очень длительное.

Это мало удовлетворяет Ма, но она не сдается.

– Слушай, мы уже не так молоды, тридцать три – все-таки возраст. Может быть, у него просто немного вышло из строя… орудие?

Ма хоть и говорит шепотом, но не краснеет от затронутой темы. За это я ее и люблю.

– Не знаю. Он бы, наверное, сказал о таком.

– Уверена?

Я задумываюсь. Насколько муж доверяет мне, что сможет поделиться подобной проблемой? Видя мое смятение, Ма наклоняется вперед, укладывая на стол внушительного размера бюст, и, понизив голос, говорит:

– Знаешь, Крис, мне кажется, вам лучше поговорить начистоту. Вы же взрослые люди, в конце концов.

– Не представляю даже, как начать подобный разговор. Вот приходит он домой, а я ему: «Привет, дорогой. Ты мне, случаем, не изменяешь?».

– Нет, так не пойдет. Для начала спроси хоть, как у него дела? – Ма разламывает поданный услужливым официантом хлеб, скатывает из него шарик и тут же отправляет в рот. – И прекрати нервничать.

Ма одними глазами указывает на серебряный кулон в форме буквы “К” у меня на шее: всегда, когда я волнуюсь, пальцами нахожу его и бессознательно дергаю в разные стороны. Однажды во время экзамена в университете, где, собственно, мы с Ма и познакомились, я настолько задергала кулон, что порвала цепочку, а на шее остался красный тонкий след, как у жертвы маньяка-душителя.