– Лентяйка растет, все спит, да спит, – ворчала Евдоксия, косясь на внучку.

Анфиса только ухмыльнулась, у неё был сложный характер, никого не слушает и делает всегда, как хочется ей. Всего одиннадцать лет от роду, а она уже перечит всем домашним и даже деда не боялась. То ли дело – Фотиния, в свои четырнадцать, она встает так же рано и сразу бросается на дела: то подметает, то печь истопит, то кашу или щи сварит, то у скотины прибирается, да и деда с бабкой чтит. Хотя свой гонор и она иногда показывает, но все же. Деда она особенно боялась, так как его гнев был силен, а вот Марфу совсем ни во что не ставила. С этим, правда, сама Марфа уже свыклась.

Никита, дождавшись, пока умоется сестра, тоже принялся умываться, отфыркиваясь, как лошадь, стал вытираться своим собственным полотенцем, которое ему подарил дед, а бабка вышила на нем три лошадиных мордочки. Никому трогать это полотенце, кроме Никиты и деда не позволялось. Евдоксии он отдавал сам лично, когда считал, что пора полотенце постирать. И вот, довольный после водных процедур, Никита прошел деловито к столу, сел напротив деда и стал ждать, пока тот возьмет в руки кружку и отхлебнет чая. Евдоксия тут же, как ошпаренная, бежала к столу, чтобы налить в кружку супругу из самовара, потом тихонечко подвигала к Николаю поближе её и отходила от стола на два шага. Николай Феофанович очень важно брал горячую кружку в свои руки и делал громкий свистящий глоток, а после, обязательно громко причмокнув, вытирал один ус рукой, давая понять, что можно теперь и Никите приступать к чаепитию. А в это время Евдоксия как раз уже наливала и внуку чая и снова отходила от стола, ожидая и его реакции. Если Николай скажет ей, чтобы всех звала за стол, значит у него сегодня хорошее настроение, а если так и заставит ждать её у стола – значит плохое. Сегодня он заставил её ждать, не глядя на неё, а только, громко прихлебывая, он иногда брал из блюдечка колотый сахар и грыз его с таким наслаждением, что у Евдоксии скопилась слюна во рту и она громко сглотнула. Николай неодобрительно посмотрел на неё:

– Чего стоишь? Иди за девками смотри, совсем обленились. Харчей приготовь нам с внуком. В город поедем.

Евдоксия не поверила своим ушам:

– В город? Батюшка, да зачем тебе туда понадобилось?

Николай вдруг громко стукнул по столу кулаком, что аж ложка на пол упала. Евдоксия упустила глаза и, подобрав ложу с пола, ушла к печи, где Фотиния месила тесто на лапшу.

– Распустил баб. Устроили бабье царство… – пробурчал Николай и, громко отхлебнув остатки чая в кружке, недовольный встал из-за стола.

Никита поспешно встал вслед за дедом и пошел за ним как цыпленок за курицей. Анфиса, заметив это, захихикала ему в след, а тот, обернувшись, зло шикнул на неё и вышел за дедом из избы.

– Ой, какой важный!– крикнула ему вслед Анфиса – Цыпленок мокрый!

– Фиса! – шикнула ей Евдоксия.

– Вот еще…– и развернувшись, тоже вышла из избы в сени, где громко гремя, что-то искала.

Евдоксия вышла на шум в сени, посмотреть, что делает её внучка. Та явно, что-то искала, и, не обращая внимания на взгляд бабки, открыла старый сундук и стала там рыться.

– Ты чего, бесстыдница, делаешь? – с недоумением спросила её Евдоксия.

– Материны сапожки ищу, – не отрываясь от поисков, ответила Фиса, – в сундуке, в её вещах я не нашла, а они были! А может старый их продать решил?

– Фиса! Побойся бога! Что ты такое говоришь! – со страхом в голосе произнесла Евдоксия, схватившись одной рукой за косяк двери.

Анфиса распрямилась и посмотрела ей прямо в глаза:

– Он уже серьги её увез, два платка и два сарафана с кофтой. Все продает и Никитке своему любимому обновки покупает. А вы чего, совсем ничего не знаете?