Может, и поэтому, де-факто будучи солидарным с Платон Иванычем, Концов не стал реагировать на его пренебрежительный возглас и жест. Он и сам был «не без греха» – и как раз по этой части: миллионер Концов давно уже не рвался совершать подвиги во имя мировой революции. Превращение состоялось – и как-то незаметно, эволюционным путём. Павел Андреич уже не нуждался в адреналине ради… адреналина. Он уже искал не подвигов, но денег. Пока ещё – как случайный и даже стихийный, а не профессиональный бизнесмен. Но именно бизнесмен – уже сознательный, а не паллиативный, из «красного» и «белого». Служения революции уже не было. Не было и служения ЧК: было служение одному конкретному человеку из этой организации. Но человек этот был настолько конкретным, и у человека этого были настолько конкретные факты и «крючки», что служить ему приходилось и за страх, и за совесть. Хорошо служить, то есть. Почти даже – честно.

– Ну, тогда – всё…

Концов решительно поднялся из-за стола.

– Спасибо, Наталья Николавна, за чай: такого варенья я в жизни своей не отведывал!

Он поцеловал руку связной, которая зарделась то ли от похвал своему кулинарному искусству, то ли от избытка галантности в полковнике, то ли от того и другого, вместе взятого.

– Ну, а Вы, Платон Иваныч, готовьте пока своих компаньонов к появлению нового учредителя – а за моими миллионами, как говорится, дело не заржавеет.

Старский не выдержал. Вернее, не выдержал в нём коммерсант, почти добившийся желанного результата. Как минимум – осчастливленный почти стопроцентными надеждами.

– Павел Андреич, дорогой: как, всё-таки, я ошибался в Вас! Как ошибался! Какого человека не разглядел! Ну, простите Вы меня, дурака!

Ни одного мгновения Концов не сомневался в том, что такой приступ раскаяния мог быть вызван только одной причиной: цифрой с шестью нулями. Под такой залог «Нумизмат», коммерсант до мозга костей, мог «пройтись по себе» словцом и похлеще «дурака». И прежний Концов не преминул бы отработать на этой площадке «по полной». Но отвечать в духе прежнего Концова Павел Андреич уже не мог. И не только от свершившихся метаморфоз, но и по причине грядущих финансовых выгод.

– За что же мне прощать Вас, дорогой Иван Платоныч? Я ведь не сразу превратился в сегодняшнего Концова. Я был именно таким, каким Вы меня и принимали. А, если, кто и ошибался, так это я – в отношении Вас. Разве мог я предвидеть тогда, что всего через несколько лет генералы будут вымаливать пятиминутную аудиенцию у всесильного главы концерна «СтарКо» – и только для того, чтобы услышать заслуженный отказ?

Острым чутьём коммерсанта Платон Иваныч понял, что эти слова – совсем не формата «кукушка хвалит петуха». Другим стал Павел Андреич. И мысли у него стали другими. И взгляды на жизнь. Привычный к комплиментам и непривычный к словам искренним, Старский порозовел от удовольствия – и даже смутился.

– Дайте-ка, я Вас расцелую – по-нашему, по-русски!

И соратники-подельники заключили друг друга в объятия…

…Аркадий Леопольдыч долго ждал благодарности от своего предшественника на посту начальника Зевакинских складов. Ждал, как оказалось, напрасно: таких намерений у Антон Макарыча Закладина не было и в помине.

Утомившись ждать, Аркадий Леопольдыч решил действовать. Но не так примитивно, как незабвенный Семён Васильич, и не так спонтанно. В отличие от того, он руководствовался не импульсами, а исключительно трезвым расчётом. То есть, Аркадий Леопольдыч решил действовать по плану. Тем более что у него было одно существенное преимущество перед экс-атаманом: он был у себя дома, а не в гостях. «Дома» – и в значении государства, и в значении конкретной точки, а именно Зевакинских складов.