Словно взвешивая идею – а, может, взвешивая её без всяких словно – Концов внимательно посмотрел в глаза «Нумизмату».

– Я подумаю над Вашим предложением, Платон Иваныч… если Вы подумаете над моим…

Старский на мгновение перестал дышать.

– Какое Ваше предложение?

– …

– Какое Ваше предложение? – забираясь октавой повыше, не выдержал Платон Иваныч.

Удовлетворившись степенью готовности коллеги, Павел Андреич не стал испытывать его терпение больше, чем это требовалось для дела.

– Я становлюсь участником вашего общества с долей в уставном капитале. Если моё условие принимается, я готов подумать над увеличением заявленной цифры ну… миллиона на полтора-два – долларов, разумеется!

– Пять миллионов долларов! – прошептал Старский, округлившимися глазами уже бесконечно уважая Павла Андреича. Но Платон Иваныч был деловым человеком, и чувствам воли не давал: только лёгкое посладление. Поэтому спустя несколько секунд он уже вновь был «в теме».

– У нас, у деловых людей, Павел Андреич, не принято спрашивать, откуда что взялось…

– «Золотое» правило! – усмехнулся Концов.

– … Поэтому меня, как делового человека, интересует только одно: чтобы эти деньги поскорее были включены в оборот концерна! И я думаю, что смогу без труда убедить остальных соучредителей – Вы их знаете —

в целесообразности приёма Вас в наши ряды, с долей, пропорциональной Вашему вкладу. Будем считать, что стороны заключили, как это у нас называется, договор о намерениях!

И он энергично протянул Концову руку. Пожимая её, тот улыбнулся.

– Вообще-то, документ надо бы скрепить подписями…

Старский расхохотался.

– Наташа – коньячку для нас с Павлом Андреичем!

Когда коньячок был выпит – только по рюмке, и это уже не удивляло Старских в Концове – полковник взглянул на часы. Платон Иваныч отчего-то заторопился на кухню. Оставшись наедине с Наташей, Концов наклонился к уху связной.

– Немедленно передайте в Центр, что Барон отправляет группу офицеров во главе с полковником Концовым для изъятия в иностранных посольствах эмигрантских ценностей, оставленных там на хранение.

Он протянул Наташе свёрнутый вчетверо лист бумаги.

– Здесь список посольств, фамилии, приметы и фотографии моих спутников, а также план операции. Пусть там подготовятся к нашей встрече, и обеспечат всё необходимое для работы…

Наташа быстрым взглядом окинула бумагу.

– Толково придумано! Очень то…

Наташа замолчала на полуслове: в гостиную возвращался Платон Иваныч.

– Знаете, Пал Андреич, о чём я сейчас подумал там, на кухне?

– О чём же?

Старский уже прилаживал к лицу маску скорби.

– Я подумал о том, как это несправедливо, что все сокровища достанутся «чужому дяде»!..

Концов рассмеялся.

– Ну, почему же «чужому»: родной Советской власти! Так сказать, власти рабочих и крестьян!

– Так-то оно, так, – кисло улыбнулся Платон Иваныч, – но… не удержался от фамильярного

– Вам, дорогой Платон Иваныч, – Концов похлопал старика по плечу, – дай только волю – так Вы всю Россию сюда в карманах перетаскаете! Не забывайте, что мы с Вами – русские люди, как-никак! И Россия – наша Родина!

– Какая, там, Россия!

«Нумизмат» скривился, как от кислятины, и пренебрежительно махнул рукой.

– Какая, там, Родина, Павел Андреич! Оставьте лирику поэтам! Для делового человека Родина – там, где его капиталы! Там, где этим капиталам выгоднее всего работать! «Родина»!..

В известном смысле, он был прав – и Концов понимал это. Какая, в самом деле, может быть Родина, если никто из них, вероятнее всего, уже не вернётся «туда»? Да и куда возвращаться: в нищету и плановую экономику? Это – из такой-то цивилизации и из такого-то богатства?!