По праву моей мести Лана Вейден
1. ГЛАВА 1
«Теперь я выхожу из дома только после захода солнца. Набрасываю темный платок, чтобы слиться с сумерками. Но даже тысяча платков меня уже не спасет.
Не успела я в тот день добежать до своего дома, как весь поселок уже знал, что Айлин Юсупова, дочь уважаемого Ибрагима Юсупова, — шлюха. Они видели меня раздетую, босую, простоволосую. Я бежала по колкой траве, острым камням и грязным лужам; слезы застилали глаза, а люди высыпали на улицы и таращились на меня.
Они не забудут и не простят. Никого не волнует, что прощать не за что, что я ни в чем не виновата. Никто не захотел узнать, что же на самом деле произошло в том доме. Правда никому не нужна. Даже Ахмеду. Даже Самире.
Чтобы купить немного еды в магазине, мне приходится снова и снова идти по дороге позора. Женщины проклинают и плюют вслед, мужчины постарше перестают разговаривать и укоризненно качают головой, как китайские болванчики. Девушки шарахаются, как от прокаженной. Парни свистят и кричат гадости. Я опускаю глаза и стараюсь идти быстрее. Но это их только сильнее раззадоривает.
Если бы у меня были братья, они бы не оставили меня в живых — убийство чести здесь дело привычное. Но у меня нет братьев, поэтому меня медленно убивают всем поселком, а орудием убийства выбрано презрение.
Когда над Аминой, девчушкой из соседнего поселка с глазами испуганного олененка, надругался сосед, ее же во всем и обвинили. Амина пыталась сбежать, но вряд ли бы ей это удалось. Как говорила бабушка, человек может убежать хоть на край света, но не сможет убежать от своего прошлого.
— Я не сдамся. Не сдамся. Не сдамся, — повторяю я себе каждое утро.
Вот уже четыре недели каждый рассвет я встречаю с надеждой, что смогу бороться. И каждый закат провожаю в отчаянии. Мой закат стал теперь черным.
Но ненависть как раз и нужно хранить в темном прохладном месте души, оберегая от света теплых солнечных лучей.
И вот сейчас я по буквам — одно за другим — нанизываю слова на нить предложений. Черные буквы — как черные зерна на мисбахе*. Черный — цвет, поглощающий свет и не способный его отражать, цвет скорби и отчаяния, цвет ночи. Теперь я поняла, почему древние инки считали ночи, а не дни — в тяжелые времена сохранить рассудок ночью сложнее всего.
Солнце всегда смотрит открыто, и только Луна стыдливо отворачивает в ночи свое лицо. Я стала Луной. Какая злая насмешка судьбы! Ведь имя Айлин означает "лунный свет".
Каждая моя запись здесь — чтобы пережить еще одну ночь. Чтобы выжить.
И я выживу, Карим Умаров. Твой отец отнял у меня родителей, а ты — честь. Я унижена и растоптана. У меня больше ничего не осталось, кроме ненависти. Но однажды я разрушу твою жизнь так же, как ты разрушил мою.
А пока буду хранить свою ненависть в темной прохладе моих черных ночей».
------------------------------------
* Ми́сбаха — четки, применяемые в исламе.
2. ГЛАВА 2
«Когда-то люди в поселке были совсем другими, но те времена осыпались и превратились в пыль, как лепестки граната.
И лишь Карим Умаров остался таким же надменным и злым, каким я его помню с детства.
Как-то (тогда мне было шесть лет) Умаров-старший не поскупился и на десятилетие Селима устроил праздник для всех жителей поселка. Селим был сыном его жены от первого брака, но Умаров дал ему свою фамилию и воспитывал как родного.
На поляне перед особняком накрыли столы с белыми накрахмаленными скатертями — чего там только не было! Мы с Джамилей и Самирой наелись до отвала, поиграли в беседке, а потом нам стало скучно, и Лейла Умарова, младшая дочь Умарова, пригласила нас в дом.
Сначала мы тайком пробрались в библиотеку: Лейла пообещала показать непристойные книги. Мы нашли альбом с репродукциями картин из какой-то немецкой галереи и всем голым женщинам нарисовали платья. Потом зашли в спальню госпожи Умаровой. Там было огромное зеркало, разделенное на три части и столик с несметными сокровищами — блестящими коробочками пудры и теней, разноцветными футлярами помад, вкусно пахнущими духами и целым складом неведомых предметов. Я решила, что буду невестой, и вскоре часть богатств была нещадно распотрошена, чтобы украсить мое лицо.
Затем мы принялись сооружать свадебный наряд. Тюлевая гардина была порезана и повязана на голову, а простыня немного укорочена и превращена в элегантное платье. В таком роскошном виде я и предстала перед гостями за праздничными столами. Когда все почему-то замолчали, я решила спеть и задорно затянула: «Я невеста неплоха, выбираю жениха!» Этой русской песне меня научила мама.
Как только я это спела, все громко расхохотались. Ну, кроме госпожи Умаровой — она сразу почуяла неладное — и ее пасынка Карима, который стоял в своей излюбленной позе — раздутого от собственной важности пингвина. Черный костюм и белая манишка лишь добавляли сходства — так прям и хотелось стукнуть этого зазнайку по голове.
— А чья же ты невеста, Айлин? — спросил дедушка Магомед.
В поисках подходящей «жертвы» я повертела головой по сторонам. Лучше, чем Карим, было не найти, и я показала на него пальцем:
— Карима Умарова.
Все захохотали еще громче.
Карим стал красным, как платье его мачехи, и постоянно бросал на меня злобные взгляды. Так ему, пингвину, и надо!
Правду сказать, этот ужасный человек еще в детстве раздражал меня неимоверно. Как-то мы столкнулись в пекарне, где Карим покупал чуду, а я пришла за хлебом. Умаровы тогда уже не жили в поселке постоянно, а лишь приезжали с детьми на лето.
Кариму было семнадцать. Его туфли блестели, как горшки тетушки Зухры. Кто носит лакированные туфли в семнадцать лет?
Пока я их разглядывала, он повернулся в мою сторону и вдруг скорчил такую гримасу, будто увидел змею. Я фыркнула и отвернулась. Хотя по непонятной причине этот тип всегда смотрел на меня, как на полное ничтожество, в тот раз я так разозлилась, что пролезла в их сад и, да простит меня Аллах, вырвала редкие плюмерии. А ведь они были ни в чем не виноваты. До сих пор мне стыдно за этот поступок.
После этого я видела напыщенного пингвина редко. А после случившегося с нашими родителями он и вовсе не посещал Сулдаг.
Но теперь вдруг вернулся.
У меня не было сомнений — приезд Карима Умарова ничего хорошего не предвещает. В лучшем случае он приехал, чтобы завершить начатое своим отцом. В худшем — превзойти его в деле разрушения чужих судеб.
И на свою беду я не ошиблась».
3. ГЛАВА 3
«Долгих восемь лет огромный дом Умаровых по вечерам зиял черными глазницами окон, а теперь в них то и дело вспыхивал желтоватый свет. Я бы никогда в жизни не переступила больше порог этого проклятого дома, но моя будущая свекровь, мать Ахмеда, очень просила помочь ей.
Она вместе с дочерьми Дилярой и Адиной вызвалась отмыть этот дом до блеска, но накануне Адине стало плохо. Не так давно у сестры Ахмеда случился выкидыш, а теперь она снова была беременна, и ее сразу положили на сохранение в больницу. Диляра осталась с сестрой.
Я согласилась помочь не из-за денег. То есть лишние деньги нам с Самирой не помешали бы, только я ни за что не взяла бы эти деньги. Я согласилась только ради будущей свекрови — не хотелось портить с ней отношения. Правда, помолвки у нас еще не было, прошло только соглашение, да и недолюбливала меня госпожа Саламат. Не знаю, что заставило ее обратиться ко мне за помощью. Разве что она знала, да простит меня Аллах за такие мысли, что я не возьму за это платы.
Два месяца назад я с замирающим сердцем второй раз в жизни переступила порог дома Умаровых. На душе было тягостно, но я думала, что это из-за прошлого. Тогда я и не подозревала о позоре, который переживу здесь совсем скоро.
— Ты убираешь четыре комнаты на втором этаже, — распорядилась госпожа Саламат, — две гостевые, комнату Селима и комнату Карима. Я тебе сейчас все покажу.
Я послушно кивнула и пошла вслед на ней.
Потом она куда-то ушла, а я стала убирать первые три комнаты, стараясь не думать о последней. Но, как ни тянула время, все равно пришлось туда войти.
В полумраке виднелся силуэт огромной дубовой кровати с балдахином, массивного прикроватного столика и камина. Я включила свет и увидела над камином портрет.
Говорят, что дом, где висят портреты, не посещают ангелы. И я ничуть в этом не сомневалась. Какие ангелы вынесут место, в котором жил шайтан?
С портрета смотрел строгий седовласый мужчина с густыми черными усами. Карим Умаров-старший, убийца моих родителей.
Восемь лет назад он решил превратить наш Сулдаг в курорт. Выбившись в люди и заработав много денег на бюджетных подрядах, он и наш поселок задумал перекроить.
Наши маленькие домики, похожие на яичные скорлупки, господин Умаров собирался раздавить и удобрить ими землю — чтобы вырастить на ней безликие, уродливые, многоэтажные наросты, в которых поселится шумная, кричащая, пьяная толпа и проглотит поселок, как хтоническое чудовище.
Некоторые местечки в округе уже постигла такая участь — даже Урсдаг теперь не тот, что еще десять лет назад. Но до нашего маленького рая цепкие когти цивилизации еще не добрались. И сосновый лес, и горы, и бурлящая чистая река, змейкой сбегающая с гор прямо в прозрачное море, были такими же, как и сотни лет назад. По берегу вразвалку прохаживались гуси, над водой с криками кружили чайки, рыбаки с рассветом выходили на лодках в море и ловили рыбу, которую мы потом покупали и готовили в саду на углях.
