Пауль досадливо вздохнул и буркнул:

– Хорошо, что ГДР не вошла в состав СССР. Мы все-таки живем в Германии, и здесь командуют немцы.

– Да, только мы по-прежнему платим России репарации.

– Советскому Союзу, – поправил брат, хотя Лиза принципиальной разницы не видела. – Именно из-за таких, как твой Ули, мы не можем двигаться вперед. И чего он цепляется за старые обиды?

– Знаешь, то же самое можно сказать и про тебя.

– Нет уж. Я обижаюсь за дело, – возразил Пауль и посмотрел на нее едва ли не умоляюще. – Против самого Ули я ничего не имею. Просто он такой… пижон. Разбрасывается деньгами направо-налево. Это очень по-западному: покупать подарки, будто нам нужна милостыня.

Лиза даже вздрогнула от такой резкости.

– Он просто щедрый.

– Пусть так, но мы в его подачках не нуждаемся, – презрительно фыркнул Пауль и приподнялся на локтях. – У нас здесь есть все самое необходимое. Почему ты этого не видишь? Нам в семье не нужны никакие проклятые капиталисты, которые собьют тебя с пути истинного.

– Поздно, я уже сбилась, – парировала Лиза.

– Говорил я отцу, чтобы не пускал тебя учиться на Запад, – нахмурился брат. – Знал же, что ничего хорошего из этого не выйдет.

Она покосилась на похрапывающего Хорста. Дай Паулю волю, он будет спорить часами. У него, как и у Ули, остались воспоминания от 1945 года, которые и сформировали его личность: он стал полицейским и считал своим долгом и великой честью защищать близких и любимых. А уж сестру он любил больше всех, оберегал ее с самого детства, когда отец постоянно пропадал в больнице и Паулю с Лизой приходилось заботиться о себе самостоятельно. Сейчас Пауль тоже тяжело работал и был благодарен государству, которое дало ему все то, чего он не мог добиться собственным трудом.

Вот и теперь он продолжал защищать сестру – так, как сам это понимал.

А она опять вспомнила о кольце, которое оставила на тумбочке Ули, и о завтрашнем ужине с отцом. «Пусть брат считает, что выиграл в этом споре», – подумала Лиза. Она проводит на даче последние выходные, а совсем скоро ее жизнь изменится к лучшему. Так зачем омрачать счастливые часы ссорами?

Лиза расслабленно разлеглась на покрывале, закрыла глаза под ласковым солнышком и пошарила по песку в поисках руки Пауля.

– Ули завтра придет на ужин, и я хочу, чтобы ты вел себя любезно, – попросила девушка и сжала пальцы брата. – Пообещай, что будешь приветлив и не станешь рубить сплеча.

Наступало ясное воскресное утро, и Лиза смотрела из окна дачи, как бабочки и шмели лениво летают над крупными розовыми бутонами в саду. Как и другие домики по берегам Флакензе, этот был крошечный, с двумя маленькими спаленками и микроскопическим чердаком, который – удивительное дело – давно облюбовал высоченный Пауль. Когда брат приводил с собой какую-нибудь девушку и звал на ужин еще и Хорста, становилось совсем уж тесно, и тогда отца вывозили в сад, накрывали там длинный стол и зажигали свечи. Сегодня же обошлось без лишней суеты. Прошлой ночью Пауля и Хорста неожиданно вызвали обратно в Берлин, и Лиза неторопливо занималась хозяйством, пока папа копался в огороде.

Она оттирала от жира посуду, оставшуюся с ужина, и поглядывала в окно, как отец ездит от одной высокой грядки к другой. В молодости Рудольф отказался служить в гитлеровской армии и предпочел спасать жизни, нежели отнимать их. Он работал хирургом в одной из лучших берлинских больниц и как раз заканчивал операцию по удалению желчного пузыря, когда в здание попала американская бомба и сровняла больницу с землей; отец оказался погребен под обломками и просидел там два дня, а когда его спасли, выяснилось, что его парализовало от пояса и ниже, а в правой руке появился постоянный тремор.