– Ульбрихт закрыл границу.

– Закрыл?

– Ага. – Юрген прикусил губу, и Ули догадался, что друг думает о семье: о брате, невестке и племяннице, живущих в Бернау. – Вокруг твердили, что у него есть такие планы, но я и подумать не мог… – Он осекся. – Ты не видел Лизу?

– С пятницы. – Ули повертел головой по сторонам, ища, куда бы взобраться, чтобы рассмотреть окрестности с высоты: скамейка, машина – сойдет что угодно. На глаза попался ржавеющий «мерседес», припаркованный через дорогу, и Ули махнул рукой Юргену, чтобы не отставал. – А ты с братом говорил?

– Пытался ему позвонить, но провода перерезали. Я слышал, еще и все железнодорожные пути заблокировали… Наверное, никто ни с кем не может связаться.

Ули запрыгнул на капот «мерседеса». Чего ради перереза́ть телефонные провода? Ули протянул руку Юргену и втащил его на машину; отсюда парни видели, что происходит за плотными рядами пограничников и строителей: там сновали потрясенные восточные берлинцы.

– Лиза ведь за город уезжала, да? – пробормотал Юрген. По пустынным восточным улицам в сторону Бранденбургских ворот один за другим катились советские танки, но почему им навстречу не идет западная бронетехника? Ули обернулся, надеясь увидеть британских или американских солдат, но заметил вдалеке только парочку французских военных, которые смотрели на разрастающуюся толпу, но даже не думали к ней приближаться. Но ведь они должны вмешаться, разве нет?

Ули снова повернулся к колючей проволоке, и сердце у него екнуло: по Брунненштрассе спешила Лиза. Он окликнул ее и помахал, чтобы привлечь внимание; Лиза заметила его и подняла руку в ответ.

Ули спрыгнул с машины и ринулся к заграждению. Вместе с Юргеном он протиснулся сквозь собравшихся, то и дело привставая на цыпочки, чтобы не потерять Лизу из виду.

– Фашисты! – раздался крик откуда-то сзади, и толпа волной хлынула вперед. Ули не удержался на ногах и едва не упал, но его подхватил местный полицейский.

– Осторожнее.

Ули выпрямился.

– Моя невеста. Она на Востоке, – начал он, и голос предательски сорвался на фальцет от тревоги. На противоположной стороне Лиза тоже пробиралась к заграждению, и ее светлая макушка маячила уже совсем близко: девушка пыталась урезонить кого-то из пограничников. – Мне нужно поговорить с ней. Пожалуйста, пропустите, она вон там…

– У меня приказ никого не подпускать к проволоке, – жалостливо и в то же время испуганно пояснил полицейский.

Тут к ним повернулся местный пограничник, который стоял чуть поодаль и все слышал.

– Стену строят на территории Восточного Берлина, мы не вправе вмешиваться, – развел он руками.

– Да они же город пополам режут! – взорвался Ули, не в силах принять абсурд, творящийся вокруг. Он кинулся к проволоке, ища в ней хоть какой-то зазор. – Мне бы только поговорить с ней!..

Но полицейский немилосердно схватил Ули за руки и оттолкнул прочь, прошипев сквозь зубы:

– Хочешь развязать новую мировую войну? Давай! Я ничего не могу сделать, приятель. Все претензии – к Ульбрихту.

Ули натолкнулся на Юргена и отступил в сторону, дрожа от небывалой ярости – бессильной и беспомощной, как в детстве.

– Не кипятись… это временные меры, – подбодрил его Юрген и крепко взял за плечо. – Надо дойти до Бранденбургских ворот. Там журналисты, политики – они расскажут, что тут творится…

Ули видел, как Лиза пытается договориться с восточными пограничниками, но тщетно; в итоге она отступила, и на лице у нее появилось удрученное выражение.

– Если Ульбрихт правда закрывает границу, надо действовать прямо сейчас; нам нужно как-то добраться до Лизы, перетащить ее к нам… – Ули замолчал на полуслове и отвел взгляд от возлюбленной.