. Эта «гадкая» и «коварная» часть, тем не менее, отщеплена от нас лишь внешним образом, внутренне же она находится полностью в русле недуальности, то есть создана Господом Богом так же, как и змей. И тогда то, что внешним образом воспринимается как расщепление сознания в результате нарушения Божьей заповеди, в своей внутренней, эзотерической части является не чем иным, как экспликацией, разворачиванием и воплощением уже имевшихся в душах перволюдей имплицитных, скрытых потенций к расколу и отпадению от Бога. С одной стороны, да, они возникли в результате сделанного выбора, ответственность за который с них нельзя снимать, ибо это будет означать лишение права на внутреннюю свободу, которой они изначально были наделены. С другой стороны, эти потенции, в силу своей невоплощенности и неосознанности (а в данном случае это почти одно и то же) никак не могли быть отработаны и переплавлены. И именно поэтому они нуждались в воплощении, обнаружении любым возможным способом: либо через преодоление соблазна, либо через впадение в него – в обоих случаях это был бы шаг вперед по сравнению с той инфантильной невоплощенной дремой, в которой покоились незрелые (именно по этой причине) души Адама и Евы. Ибо даже ситуация падения (а именно она и произошла), в конечном счете оборачивалась потенциальной возможностью, шансом, шагом вперед к обретению принципиально новой целостности через покаяние, раскаяние, через практику умаления. Здесь мы видим полное совпадение символики змея и сути процесса, который был запущен им через соблазнение Адама и Евы.

Змей, в отличие от Адама и Евы, был искушенным. Откуда у змея познания – вопрос, который интересовал Святую церковь почти с самого начала. Мы уже упоминали здесь о том отождествлении Эдемского змея с Сатаной, которое встречается в раннехристианском учении. Согласно святым отцам, в змея вселился дьявол. Падший Люцифер вошел в его телесную оболочку и использовал то запредельное трансцендентное знание, которым он обладал, будучи ангелом. А Господь, зная и понимая, что произошло и кто за кем стоял, свое проклятие разделил: Люцифер был низвергнут в преисподнюю, а змей за то, что позволил в себя вселиться Люциферу, попал в пыль и прах. Такой взгляд делает миф значительно более удобным66. Но! – фраза «Змей был самым хитрым (умным) из всех зверей, созданных Господом Богом» – не позволяет удовлетвориться таким объяснением. Мне захотелось посмотреть не туда, куда все смотрят, а на то, к чему мы стоим спиной. И тогда, кстати, становится понятнее и то, на что мы смотрим.

Я склоняюсь к тому, чтобы использовать в анализе мифа принцип Оккама67: не следует преумножать количество сущностей сверх необходимого. Вселение дьявола в змея – нарушение этого принципа, необходимое церкви лишь для того, чтобы полностью перечеркнуть хтоническую часть мифа. Это и понятно: Господь не должен быть злым и несправедливым.

Но… – без учета хтонической части мифа не происходит алхимии! Целые пласты мифа выпадают и перестают быть понятными. Накладки, нестыковки и вытеснение темной стороны мифа, с одной стороны, делают его восприятие плоским и поверхностным, а с другой стороны, не позволяют осуществить его трансценденцию*. Хтоническая часть мифа должна быть обнаружена и проработана. Это не значит, что ее, вслед за Ницше нужно выпячивать. Ницше нравилось эпатировать публику, чего он и добился, но он не увидел главного – того, что пришествие Христа и христианская теодицея являются прямым продолжением синтеза с этой хтонической частью мифа. Он не увидел его алхимичности и амбивалентности, хотя ему и казалось, что он совершил Бог весть какое открытие.