А если мы принимаем принцип недуальности и единства источника, то мы сразу вспоминаем, кем был создан змей…

В: И змей сразу становится мудрым…

А.И: По крайней мере, сообразительным. Из чего следует, что все удары судьбы в действительности носят глубоко неслучайный, и в случае их принятия – не враждебный и не разрушительный характер. Фигура змея в такой символической наполненности начинает играть своей амбивалентностью точно так же, как она играет ею в алхимичности мифа. За ней может стоять (в зависимости от нашей осознанности и прочих связанных с ней настроек и выборов) либо нечто, искренне воспринимаемое нами как сугубо внешнее и враждебное по отношению к нам. Либо нечто, только кажущееся внешним в силу того, что его глубокая внутренняя суть из-за нашей неспособности ее узреть в ее истинном виде, показывается нам своей внешней стороной. Сама же эта внутренняя суть, неотделимая от нас, сокрыта от нас до поры до времени – до тех пор, пока нами не будет преодолена эта самая дуальность. В эту внутреннюю суть входит и то, что мы не желаем видеть и не принимаем в себе, – изгнанная через двери вытеснения, она возвращается к нам через окна внешних обстоятельств. И то, какими наша самость хотела бы нас увидеть – не желая принимать свое предназначение, мы тем самым противимся судьбе, и она в ответ начинает тянуть нас за волосы, насылая на нас те или иные разновидности шаманской болезни62, – в виде неблагоприятных обстоятельств или болезней. И в этом смысле змей, действительно – самая мудрая из всех тварей, созданных Господом Богом, потому что во всех ударах судьбы сокрыта необыкновеннейшая мудрость, приобщение к которой возможно лишь через смиренное принятие их (ударов) необходимости для нас, и заключающаяся в том, что «свои» удары мы получаем в силу глубоко протекающих именно внутри нас процессов.

В: Такой алхимический пинок…

А.И: Для того, кто сможет его преобразовать, он будет алхимическим, а для того, кто не сможет – кармическим. К сожалению, большинство людей разрушаются под воздействием таких ударов, причем именно в силу их непринятия из-за кажущейся несправедливости. Несправедливость, и особенно несправедливость того, что происходит конкретно с нами, – очень разрушительное переживание. И трудно избегаемое, к сожалению. Недаром способность к его преодолению ценится в православии очень высоко и носит весьма почетное название – смиренномудрия. Эта способность включает целый ряд высочайших духовных добродетелей: и готовность принять как заслуженное то, что на первый взгляд не заслужил, и упование и Вера в Силы Небесные там, где видится лишь слепой рок и чужая злоба, и неотделимость личного смирения и готовности к капитуляции от этой самой Веры… И лишь в том случае, если испытание на устойчивость Веры и Смирения проходит успешно, возможно и обретение плода – открытие того тайного и доселе сокрытого смысла удара судьбы, понимание которого становится возможным лишь после того, как душа выдерживает испытания на стойкость и мужество. Понимание это и есть та самая мудрость, сокровенное зерно которой, собственно, и составляет змеиный укус. Это понимание всегда обладает алхимической ценностью lapis philosophorum63, так как возникнув однажды в результате вышеупомянутых духовных усилий, оно магическим образом преображает и внешние обстоятельства64, и самого человека.

Таким образом, фигура змея оказывается символически глубоко наполненной и обоснованной: далеко перерастая чисто психологическую интерпретацию лукавого рассудка, она представляет собой максимально внешнюю по отношению к нам часть реальности в ее дуалистическом расщеплении, и максимально внутреннюю в ее истинном облике, которая таким образом с нами заговаривает, так же, как змей начал беседу с Адамом и Евой в Эдемском саду. Ту часть реальности, которая, будучи максимально овнешненной на своем поверхностном уровне, таким же видимым, кажущимся образом выступает как отщепленная часть нашего сознания, так же, как мифический змей, мудрость которого мы можем увидеть только в преодоленной дуальности, кажется, что подвигает Адама и Еву на расщепление их личности