– Ну, юмористка! Сама пилишь, что мне перевалило за тридцать, пора жениться, внуков тебе настрогать. Вот я и нашёл кандидатку в невестки тебе. Жди нас. Только без фокусов. Договорились?

Попробуй, не договорись! Было дело, двух его финтифлюшек, по молодости, выставила за дверь, а потом действительно сокрушалась, что ребёнок перезревает для женитьбы.

Продукты перекочевали в холодильник, и он тихонько заурчал, как сытый кот, которого приласкали. Посещение ломбарда можно отложить – обрадовалась Лидия Даниловна – надо просто прогуляться, хотя бы за картошкой и хлебом. Не на колбасу же икру намазывать, в самом деле!

Впервые за много месяцев она спокойно улыбалась, правда, слегка, только уголками рта, ведь праздник живота в одиночестве большой радости не принесёт. И в таком большом городе не найдется ни одного человека, с кем хочется провести вместе хотя бы часок. У неё и так, кроме семейства Душиных, особо друзей-товарищей никогда не было. Ну, общались с коллегами по работе, однако на короткую ногу не сходились, не говоря уж о задушевных моментах. Подчинённые льстили. Начальство терпело – ценным профессионалом была. Неблагодарные. Пока Кузнецова вам нужна была, никому не отказывала в помощи, кланялись, а теперь? Где вы все? И невдомёк Лидии Даниловне, что прямота, честность и справедливость, которые она считала своей добродетелью, без дипломатичного выбора речевых оборотов воспринимались людьми как неприкрытое хамство. От языка её всегда всем доставалось.

Небольшой районный рынок располагался неподалёку, под боком нового торгового центра, вблизи автобусной остановки, но Лидии захотелось пройтись пешком, хотя бы в один конец, пока налегке. Она шла знакомой дорогой, которой ходила вот уже много лет, но улица выглядела чужой, не такой дружелюбной, как прежде. Не радовали яркие наряды в витринах магазинов – без денег туда не сунешься. Раздражали прохожие, старики – хмурые и озабоченные, молодёжь – беспечная и шумная. А рыночные цены и показное радушие торговцев просто бесили. Женщина досадно копалась в ящиках с картофелем, луком и морковью, выбирая, на свой вкус, лучшее.

Нагруженная двумя тяжёлыми сумками, Лидия вернулась домой автобусом. Дотащив ношу до подъезда, присела на скамейку – отдышаться. Над узким двориком меж длинных пятиэтажек зависло полуденное солнце, ещё яркое, но уже не горячее. Редкий день здесь был безветренным, потому что и сам микрорайон разрастался на небольшой продуваемой возвышенности, и сам двор – словно не двор, а аэродинамическая труба. Вот и сейчас опавшая листва катальп боязливой птичьей стаей носилась от подъезда к подъезду на бреющем полёте, цепляясь скрюченными крыльями за кусты, шероховатые бока бордюров в трещинах и сколах.

Тут тяжелая входная дверь с грохотом и лязгом раскрылась, и на крыльцо выплыло яркое цветочное облачко – соседство мелких бордовых, розовых и белых хризантем с одинокой кремовой розой в центре, гибнущей от неразделенной любви. Лидия Даниловна судорожно шмыгнула носом и выдохнула, уткнувшись лицом в мягкий пушистый палантин, небрежно наброшенный на широкие надежные плечи поверх старенького, очень знакомого плаща.

– Ну, будет, милка моя… хорош, говорю, рыдать. Утопишь, – вкрадчиво промолвило ближайшее плечо мягким говорком Лиды-Колобка. – Гуляешь где-то с утра пораньше, не ждёшь подругу. А я трезвоню в дверь, как дурочка! С поезда – сразу к тебе. Знаешь, кого я встретила в маршрутке сейчас? Регинку Тетюхину! Шикарная дама, как в школьные годы свежа и хороша, только очень печальная. Представляешь, она, бедняга, тоже недавно овдовела.