– Не ищи. Я сегодня не надела, – говорю.

Смеётся. Отстраняюсь. Отхожу. Идёт за мной. Не позволяю догнать. Ухожу.

Дальше я перестала считать и наблюдать. Была занята. Офисная жизнь. Образование. Пропитание. Долгие переходы. Голодный кофе. Вишневый сок в ванной.

Он читал мне Достоевского. Как стихи. Поэзию он не любил. Я люблю до сих пор. Я не рассчитывала ни на что. Мне уже было за… и почти всё побоку. Готовилась к новой боли и испытаниям, которые придут ко мне через нового человека.

Дневник соврать не даст, я не хотела этого с самого начала. Но я попала и застряла. Капкан так больно сдавил ногу, что я даже не попыталась вырваться.

Когда в плену, лучше смириться, отдаться событиям.

Его суетливые губы задрожали ещё сильнее под моими, тяжёлыми и спокойными.

«Мы всё равно к этому придём, зачем тянуть?» – думала я.

Мне нужно было утешение. Я его получила. И поплыла мягкой дымкой над столиком в кафе, который был оставлен сторожить старую книгу в потрёпанном переплете.

Очнулась в машине. Рубашка расстегнута. Он в ней тоже ничего не нашёл. Я сигналю остановку. Себе. Он готов продолжать.

Мне нужно ещё хотя бы пару дней, чтобы пожить тощей жизнью своей, которую я пыталась по крупицам собрать, но теперь – я себя знаю – без просьбы отдам чтецу классики.

Годы прошли. Я сделала всё невозможное, чтобы жизнь осталась со мной.

Она вылетела из меня, когда я в не своей рубашке, расстегнутой настежь, спустилась за стаканом воды и обернулась, чтобы услышать слова любви.

И залетела обратно, когда я же, голая до костей, сидя в наполненной кипятком ванне под суровым взглядом кого-то Высшего, была вынуждена признаться в любви к себе самой. Чтобы начать жить. И начала.

А ты мне пишешь сны о сексе со мной.

А ты увидел меня, улыбнулся и исчез.

А ты споткнулся об меня, испугался.

А ты намечтал себе меня и ласкаешь себя сам, вспоминая мои равнодушные глаза.

Катрин Аполлонова

– 8 —


произношу облако представляю белоснежную с небесно-голубыми завитушками мягкую перину нежность растекается по телу улыбка раздвигает скулы-пружины на мгновенье чувствую руки мамы щиплет нос сердце просит драмы облако одно в бесконечности странствует окутывает пик горы растворяется восстанавливается продолжает путь так и я летаю мечтаю тайные знаки открываю страдаю боль проживаю вселенная помогает люди поступками вдохновляют благостное состояние прощаюсь с хандрой неудачи отправляю на покой за окном найду новые краски в приключения помчусь без оглядки поцелуи пусть будут сладки как же на чувства мы падки

Ефросиния

***


Ты видишь, мой нежный герой, мрак прошёл, и звезда загорелась в груди. Ты медлишь, но хочешь спросить: «Отчего так? Ведь нам пока не по пути».

Я думала – только с тобой способна согреться, но чувствую, пропасть меж нами, а сердце ликует, поет. Неужто позволила я появиться любви, что не просит взамен ничего? Так жаждала честной свободы, и тяжкое скинуть ярмо.

Ждала и просила, во снах отвечала: «Ты руку мою можешь взять. Держать до тех пор, пока полегчает, и будешь ровнее дышать».

Ты брал, я глаза прикрывала, молчала, а кости ломил непокой. Я отдавала, но не получала. Привычка.

Теперь себя вижу другой.

Поутру бежала. Молчала. Дышала. И солнце взошло за спиной. Тропу поменяла, себя разровняла – вот солнце и передо мной. Лучами меня обнимало и грело, ласкало и кожу рвало. Но я засмеялась, ему подчиняясь, и в тело проникло тепло.

И я бегу дальше. Без внутренней фальши. Мой путь и любовь, и покой. Всё шатко и зыбко, и рушатся хлипкой надежды опоры за мной.

Лишь то неизменно, что гибко и цельно: смягчаю я сердце, дух выломал дверцу в темнице, что я создала головой. И я пропускаю всё то, что вбираю, и чищу своей пустотой.