Настя, та даже не расстроилась, наоборот, заважничала – сколько людей суетятся вокруг нее!

– Аллушка, будь так добра, принеси полотенце! – небрежно попросила она, выбрав именно ее. Алла обомлел-ла от такой наглости! Пусть ее сын, даже и приемный, чуть не утопил девочку… но требовать за это принести полотенце!

Кузя, пытаясь как-то смягчить всё, забормотал:

– Ты, Настя, извини, что так вышло, растерялся, сразу не прыгнул!

– Ну что ты! – проговорила Настя. – Я же люблю тебя, дурачок! – И маленькой пятерней взъерошила буйные Кузины кудри. Кузя захохотал. Алла позеленел-ла!

После нашего путешествия мы сильно привязались к Насте, а она – к нам, к нашей жизни, и расставаться надолго было уже нельзя.

Вернувшись, мы закинули дочку в Петергоф и умчались по делам, но скоро по тревоге пришлось вернуться. Все сидели, надувшись, глядя в разные стороны. Разбили мы их дружную семью! Первой заговорила бабка (как самая умная):

– Кого вы нам привезли?? Там ее подменили! Это не наша внучка! Эта какая-то дикая – совершенно не умеет себя вести! – Сквозь толщу очков глаза ее казались абсолютно непроницаемыми: что у нее на уме – и есть ли он?

– На улицу стала таскаться! – как о величайшем грехе, сообщил тесть.

– Воровать стала! – сообщила теща.

– Что ты такое говоришь, Катя?! – воскликнул дед. – Какое воровать! Просто взяла!

Постепенно прояснилось. Вернувшись со счастливого юга, Настя страдала: где прежняя слава, всеобщая любовь? Опять ее здесь не замечали – даже в этом дворе. Решившись, взяла из шкафа коробку конфет и стала угощать девчонок, прежде ее не замечавших. Представляю! С ее стеснительной улыбочкой-трещинкой, плотная, неуклюжая, трогательно полагая – сколько она раздаст конфет, столько и доброты получит в ответ. Те, хихикая, конфеты сожрали и тут же «отблагодарили» ее: якобы добродушно угостили в ответ эскимо, фактически уже обглоданной палочкой, и, когда она доверчиво взяла ее в зубки, стукнули по палке и раскололи по диагонали передний зубик! Настя заплакала, а они с хихиканьем разбежались, оставив ее одну. Она нашла в пыли осколок зубика и, держа его в пальцах, плача, пришла домой.

Да, тут не кино! Грустна жизнь нашей любимой дочки. За какие наши грехи она страдает?

– Покажи! – попросила Нонна.

Настя долго стеснялась, а потом, когда ее «достали», злобно оскалилась: вот вам! Да-а. Передний, самый видный зуб расколот по диагонали. И главное – угораздило сейчас, в эпоху перемен, когда словно забыли все, как что делалось. Как мы теперь вставим зуб?

– Усидчивость надо вырабатывать, послушание! – Дед с громким шорохом отложил газету. – А вы… анархию развели.

– Не наша это девочка! Подменили ее! – решительно повторила теща.

– Слушай, мама! Может, тебе подлечиться снова, а? – закричала Нонна.

– Это вам надо подлечиться, прежде чем девочку брать! – прохрипел тесть.

– Если вам девочка не нравится, мы ее заберем! Собирайся, Настя! – рявкнула Нонна.

Если Настя будет жить с нами – все силы будут уходить на нее… Прощайте, мои труды?

– Ладно. Спокойно! – примирительно сказал я.

– Ладно, Настька! Не грусти! – весело произнесла Нонна. – Держи хвост пистолетом. А через дырочку эту… плеваться удобно! Во – смотри!

Дырочек у нее было достаточно – лихо совершила плевок!

– Чему вы учите бедную девочку! – возмутился дед.

…Видно, всю жизнь так и просидит Настенька у бабки под подолом и будет такая же, как она.

А мы? Поманили – и бросили?!

Надо решаться! Я резко встал.

– Мы уезжаем!

– Валерий, вы что? – изумилась теща.

– Куда это, интересно? – оторвался от прессы тесть.

– Домой!

– Ой, и не погостили совсем! – всплеснула руками теща, но большого огорчения я не заметил.