К вечеру подружившееся трио было в сборе.

"Категорически не наблюдаю своего "лучшего друга", – повёл глазами Дима на свободный лежак возле Сладкова. А с дюжину практически всегда пустовало: недокомплект по уважительным причинам.

Тот буднично откликнулся: "Черевакается он".

"Растолкуй".

"На маталу засыпался, теперь кается… наркота…"

"Такие обычно долго не живут. Его там ещё менты в сороковых уложили. Уголовник".

"Прочистка мозгов от глупых мыслей – процедурка закачаешься. Впечатление незабываемое и восстанавливаешься долго", – вставил Пухов.

"Здесь и дурью промышляют? – удивлённо Дима и на мгновение затих, а про себя: – Подлянщик Ёрш".

"Всё как дома", – закидывая ногу на ногу, Сладков, и руки вверх.

"Как вы здесь не тупеете: ни кина, ни вина, и вообще, девчонок не секу?"

"В нынешнем статусе мы – девчонки и мальчишки, два в одном".

"Явные половые признаки отсутствуют. Надо разглядывать душу, а не тело. На Земле смотрели на жопу и грудь. От того и проблемы впоследствии с партнёршами у многих. Детским садом здесь не занимаются, тела в инкубаторе штампуют, модель зависит от статуса. Душу втискивают в стадии юношества, с основными рефлексами, пока молодой-тупой", – грузил суждениями Пухов.

"Вот ёлки зелёные, одна дырка на все виды отработанного топлива, – Дима в область своего паха. – Дома неправильно бы поняли. Всё. Хорош на сегодня. Силы покидают – кончаюсь я. Приятных кошмаров", – с улыбкой вытянулся в струнку и закрыл глаза.

И через некоторое время видит в полном свете сорокалетний человеческий персонаж среднего роста: лаченный зачёс отстукивает полированными туфлями неспешную поступь вдоль спящих. В размах рук колышутся расстёгнутые полы широкого чёрного костюма векового фасона. Дима в штанах, кроссовках и ветровке, поверх футболки, встал за ним, сверля сбоку шрам на щеке.

"Какого хрена докопался, фраер?" – не оборачиваясь, прокурено пробаритонил незнакомец и развернувшись, вышел.

Дима последовал наружу, наблюдая другую картину: знакомый крендель в неоновой подсветке пушинкой волочит за косу безвольную девушку, в коричневом сарафане, с оранжевым орнаментом, из соседнего жилища, не оставляя следов: "Эй, друг", – ему наперерез.

Но крендель сделал жест и ударная волна в грудь откинула Диму в кафоку.

Проснулся, с учащённым сердцебиением – вскочил, – в полумраке сонного царства, лишь редкое ворочание и звуки дыхания. Постепенно успокоившись, лёг и заснул.

Глава 4

Утром, неожиданно, из челоки напрямки ко второй кафоке, подъехали ювакуры. Пара минут и тело ноль-шесть-пять, с посеревшим лицом, на трайпон – носилки обзывались, исчезло в их фургоне. Толпа минутой молчания проводила отъехавший ритуально-медицинский транспорт и рассосалась по своим направлениям, обсуждая случившееся.

Дима со вчерашней бригадкой, в колонне на работу, задумался: "Плакать: товарищ умер или радоваться: закончились его мучения?" – но как-то всё тревожно.

Судили бывалые, глядя в затянутое небо: "Так-то Сия недолго морился перед линькой". – "Он из тринадцатого – не привыкать". – "Это цветочки – ягодки впереди, там". – "Ягодам не бывать: всегда одни цветы по кругу". – "Ладно о грустном – венки отменяются".

"Нам втирали Дарвина, и мы на верном пути. Эх, сейчас бы прошмыгнуться одним махом", – Дима окинул простор.

"А не пойти бы тебе в ваганимы?.. На них обычно не наезжают", – ноль-пять-шесть – язык без костей, вместо утренней зарядки.

Диме послышался намёк на недружественный посыл: "Куда, куда?" – что думать новичку: очередное незнакомое слово по части женской физиологии, либо низшей тюремной касты или прочих низменных моментов?