– Зачем?

– Вечеринка, Белль. Пойдем вместе.

«Дурацкое сердце. Хватит так биться!»

– Почему?

Ей показалось или в его глазах появился опасный блеск?

– Не хочу, чтобы остальные кедди сожрали тебя живьем.

– Я могу за себя постоять, – заметила Джозефина.

– Да, но меня взбесит, если они до тебя докопаются.

– А что тебя не бесит?

Уэллс не ответил.

– А нам нужно, чтобы я сосредоточился на гольфе. Тут вроде мы уже все решили. – От отступил к чемодану и поднял его, отчего взгляд Джозефины машинально упал на его бицепс. – Ты же не из тех девушек, которые собираются миллион лет и потом всюду опаздывают?

– Нет.

– Вот и отлично.

Уэллс направился к двери, но по пути вильнул в сторону и подошел к холодильнику. Джозефина с любопытством наблюдала, как он открывает дверцу, осматривает содержимое и снова ее захлопывает.

– Если захочешь, есть сок. Яблочный и апельсиновый. Тебе же можно их пить?

От грубоватого вопроса так сильно перехватило дыхание, что стало даже неловко. Сначала он с ней ругался, потом – волновался о ее уровне сахара. Откуда же он такой явился?

– Да. У меня и свои лекарства есть. Та же глюкоза. Но… спасибо.

Буркнув что-то себе под нос, он вышел из номера.

Джозефина медленно опустилась на один из бесполезных диванов. Она понимала, что работать с Уэллсом будет интересно. Но прошел всего час, а она уже подозревала, что недооценила насколько.

Значит, она все-таки была из тех, кто собирается миллион лет.

Уэллс стоял напротив номера Джозефины, прислонившись спиной к стене, и прожигал взглядом дверь. Он слышал, как она носится по ту сторону. Чем она там занималась? Что, ее вещи валялись по всей комнате? Но как? Зачем? Почему?

Может, после его ухода она снова приняла ванну, раз она так ей понравилась?

Он выругался, вспомнив о стоне, и провел усталой рукой по лицу. Он теперь никогда его не забудет, да? Такой раскованный, хриплый… Если она так реагировала на горячую ванну, то что она будет делать, когда он опустится между ее ног? Просто… раздвинет их и хорошенько вылижет? Но тогда он будет добиваться не стонов, нет. Ему будут нужны крики.

Откашлявшись, Уэллс принялся расхаживать по коридору.

Не стоило заходить к ней в ванную. Он же не дурак, знал разницу между стонами удовольствия и боли. Но он нутром чувствовал, что в ванной была Джозефина, и стоило только подумать, что ей плохо, как инстинкты толкнули вперед. Эта импульсивность дорого ему обошлась. Очень.

Теперь он знал, как выглядит ее светлая округлая грудь и ягодного цвета соски.

Жить с этим знанием будет непросто.

Даже очень, он бы сказал.

Ее обнаженное тело было таким же соблазнительным, как ее губы… и он понимал, что не сможет выкинуть это из головы. Никоим образом. Он не мог забыть ее мокрые бедра, ее кожу в капельках влаги, мягкую от горячей воды.

– Да твою ж мать, – пробормотал Уэллс, и в то же мгновение Джозефина вышла из номера.

– Прости! Прости. Родители позвонили.

– Кто-кто тебе позвонил?..

Он был готов ругаться. Высказать все, что он думает о ее бесконечных сборах. Увы, стоило ей появиться в коротком платье без бретелек, и он забыл, где находится, – что уж говорить о своем недовольстве.

Оно того стоило. Каждой секунды.

У него не было любимого цвета, но темный изумруд ее платья мгновенно стал им. Оно прикрывало ее лучше, чем полотенце, так почему ее кожа словно… сияла? Да и с волосами она что-то сделала, потому что обычно они были собраны в растрепанный пучок. А теперь падали на плечи и прямо… струились? И блестели.

Черт, а потом она посмотрела на него, сжав алые губы.

Алый.

Пожалуй, это его любимый цвет.

«Возьми себя в руки».