На этот раз пауза была такой долгой, что Уэллс проверил, не повесил ли Бак трубку.

Наконец тот нарушил молчание:

– Прости, давай-ка еще раз. Твой кедди – женщина?

Уэллс нахмурился.

– А что? Думаешь, ее не допустят?

Бак выдохнул.

– Допустят или нет, ты и так стал посмешищем. А теперь намереваешься вернуться с девчонкой на побегушках? Ты хоть подумал, как это будет смотреться, сынок? Будь на твоем месте другой игрок, его бы сочли прогрессивным. Но ты? Они просто решат, что ты решил поиздеваться над спортом.

Он говорил о Джозефине так, что хотелось бросить гантель в зеркало и разбить его вдребезги.

– Во-первых, Бак, ты забываешь, что мне абсолютно насрать, кто и что обо мне подумает. – «Потише на поворотах». Бывший наставник был его единственной надеждой. Если он наорет на него, то подставит не только себя, но и Джозефину. Он ведь с самого начала знал, что будет тяжело, так что тут поделать? – Во-вторых… это ради нее.

Он не собирался это говорить.

Но гордость не позволила просить за себя. Да, Уэллсу было плевать, что о нем думали другие, но в глубине души он до сих пор хотел, чтобы Бак им гордился. Но для этого нужно было сохранить собственную гордость. Да и Джозефина действительно была главной причиной, по которой он возвращался. Он не позволял себе мечтать о волшебном возвращении к былому, а потому решил придерживаться самой простой правды.

К тому же все равно их разговор не уйдет дальше председателей турнира.

– Магазин ее семьи пострадал в урагане, а она… хорошая. Просто хорошая, понимаешь? Добрая. Но свое дело знает. – Уголок губ Уэллса приподнялся в улыбке. – Она постоянно забрасывала меня советами из-за каната. Один раз даже поругалась с моим бывшим кедди…

– Так, так, так, погоди-ка. Ты о той фанатке, которая бегала за тобой с плакатами во Флориде?

– Она не просто фанатка. Она умная. Преданная. Ну… была, по крайней мере. – Глаза заболели сильнее. – Слушай, у нее проблемы. Если пару раз выиграю, смогу помочь ей финансово.

Он практически слышал, как крутятся шестеренки в голове Бака.

– Так, давай еще раз. Хочешь сказать, что ты возвращаешься в гольф… исключительно из благих побуждений. Потому что хочешь помочь фанатке восстановить магазин?

«Да».

«А еще благодаря ей мне хочется попытаться. В последний раз».

Вместо ответа Уэллс согласно буркнул.

Бак постучал пальцами по невидимой мебели.

– Вот что я тебе скажу. Только ты этого не слышал.

– Понял.

– В турнире сейчас затишье. Зрителей мало. Историй о Золушках не хватает – сам знаешь, как такие вещи проглатывают фанаты. В конце концов, ты и сам когда-то был местной Золушкой. – Он помолчал. – Ладно, смысла в этом нет, но я поговорю с руководством. Опозоренный гольфист возвращается ради благого дела… Неплохая история.

Уэллс потер пальцами ноющий лоб.

– Можешь сказать что угодно, лишь бы меня вернули в состав.

И хотя внутренний голос подсказывал, что он об этом еще пожалеет, Уэллс постарался его не слушать.

Ранним утром вторника Джозефина поставила чемодан на крыльцо родительского дома, взяла себя в руки и нажала кнопку звонка. Ей нужно было многое им рассказать – хотя они наверняка не поверят, пока не увидят ее по телевизору во время прямой трансляции с Открытого чемпионата Техаса, который состоится в Сан-Антонио через два дня.

С тех пор как Уэллс Уитакер вновь ворвался в ее жизнь, потенциально изменив ее навсегда, прошла неделя. Обычным людям сложно получить должность кедди в крупном турнире. В мире гольфа устроиться к профессиональному спортсмену – все равно что найти горшок с золотом на конце радуги. Гольфисты зарабатывали, выражаясь научным языком, хренову тучу денег. За победу в крупном турнире, к которым относился «Мастерс», выплачивали два с половиной миллиона долларов. Черт, да за сороковое место можно было получить тридцать тысяч!