Я сидела за их столиком вместе с Рони, Деви и бабушкой Долли, рядом с семьей Кэти, состоящей из ее родителей, сестры по имени Бекка, ее мужа Джека и двоих их детей. Поскольку у нас с Джесси не было семьи, о которой стоило бы говорить, было по-настоящему приятно видеть, как они принимают его с распростертыми объятиями. Они были теплыми и дружелюбными людьми, а Бекка – веселой, более взрослой и оживленной версией Кэти.

Но какими бы милыми и приветливыми они ни были, как бы ни старались вовлечь меня в разговор, задавая вопросы обо мне, о моей жизни, когда я росла с Джесси, о том, как я писала музыку с Dirty, и о годах, проведенных в качестве модели, – я не смогла поддержать свою часть беседы. Я очень, очень старалась. Я пыталась при любой возможности вернуть разговор к кому-нибудь из них, чтобы поддержать их речь, потому что просто была не в состоянии связно мыслить.

Как это возможно, когда Броуди так близко?

Он сидел в другом конце комнаты со своей девушкой, и все, что я могла видеть, – это как Броуди разговаривает и смеется с людьми, которые не были мной.

Броуди с его серьезными синими глазами, в уголках которых постоянно появлялись морщинки от смеха.

Броуди с едва заметной сединой на висках, которую я заметила только в его машине, при дневном свете. Броуди, который не удосужился покрасить волосы, поскольку с чего бы ему это делать? Ему плевать, даже несмотря на то, что он начал седеть в тридцать лет. Он великолепен как с седыми волосами, так и вообще без них.

Броуди в своей рубашке на пуговицах с коротким рукавом и рокерскими татушками – гибрид бизнеса и развлечений, что всегда приводило меня в восторг. Он закатал рукава, открыв ту же татуировку с гитарой, что красовалась у него на левом бицепсе с пятнадцати лет, но теперь бицепс увеличился, и гитару окружили племенные символы. Еще я увидела татуировку «благодать», написанную датскими рунами на левой стороне шеи – ее он сделал в восемнадцать лет; а также неизвестную мне татуировку в виде рунических букв, набитую на внутренней стороне его правого предплечья.

Мне стало интересно, знает ли Аманда, что означают эти руны? И было что-то сокрушающее в мысли о том, что она на самом деле знает и постоянно смотрит на них, прикасается к ним… как будто она получила доступ к какой-то интимной части его тела, к которой я никогда не могла прикоснуться.

Мне следовало просто отвернуться, но мой взгляд снова и снова возвращался к нему.

К ней.

Она очень… лаконичная. Мускулистая – в хорошем смысле этого слова, – ведь она работала инструктором по йоге в собственном зале в Китсилано[3]. Я узнала о ней больше, чем планировала, в непринужденной беседе за бокалом вина перед ужином. В Ванкувере было полным-полно инструкторов по йоге, и все же я не могла даже спокойно закатить глаза.

Так вот, она являлась воплощением дзена, подтянутой и гибкой, и у нее был свой бизнес.

И Броуди.

И даже если я не завидовала ее дзену или гибкости, всегда было чему позавидовать и что возненавидеть в женщине, которая проводила время с твоим возлюбленным мужчиной. Поэтому я позволила себе завидовать ей и возненавидеть ее.

А потом я попыталась забыть ее.

Это было нелегко.

Я не понимала, как это удавалось Эль. Наблюдать за мужчиной, с которым, как ты всегда думала, свяжешь жизнь, – в объятиях кого-то другого.

За последние несколько месяцев, пока находилась в Лос-Анджелесе, я несколько раз встречалась с Эль, чтобы выпить. И я знала, что она все еще переживает из-за разрыва с моим братом, даже если она вслух этого не говорила; да ей и не нужно, все и так понятно.